- Я должна знать что-то ещё о том, что мне предстоит? - наконец задала она вопрос. И услышала неожиданное:
- Вы будете жить в этом доме. Приходить в эту комнату, когда я вас позову. Выезжать к родным или куда вам необходимо, сможете в любое удобное для нас обоих время, предварительно согласовав это со мной через моего помощника. И есть кое-что ещё.
- Я слушаю.
- Вы можете ходить по дому и пользоваться любым его помещением, кроме двух - вход в эту комнату вам разрешён только тогда, когда я вас сюда позову. И есть ещё одна запретная территория на первом этаже, куда заходить вам запрещено под страхом смерти.
Олеся нервно улыбнулась, чего незнакомец, разумеется, видеть не мог. Он так шутит? Похоже, что нет. И гробовое молчание было тому доказательством.
- Я не слишком любопытна, - проговорила она. - У меня есть ещё один вопрос - я могу подумать?
- Можете.
Послышался шорох, затем - тихие шаги. Кажется, он собирался уйти. Она не понравилась ему? Отстранила своими сомнениями? Что-то сделала не так?
- А как я могу к вам обращаться? - спросила она, поднимаясь из кресла следом за незнакомцем.
- Мы обсудим это при следующей встрече, когда она состоится.
- Если она состоится, - поправила Олеся.
- Как вам будет угодно.
Она услышала, как мужчина берётся за ручку на двери, но не успела сказать ни слова, как он добавил:
- Подождите несколько секунд, после чего вас выведут из комнаты. До встречи.
Олеся так и застыла, не зная, что ей сделать, чтобы незнакомец остался и ответил на целый сонм вопросов, которые у неё появились, и когда дверь за ним захлопнулась, не пролив ни капли света на окружающую обстановку, ответила едва слышно:
- До встречи…
4. Часть 4
- Ну как она тебе?
Вадим, его многолетний помощник и друг, бесцеремонно приземлился на край рабочего стола своего «хозяина», заставляя в очередной раз поразиться тому, как легко умел перевоплощаться из строгого и холодного делового человека в того, кого так близко знал он сам – приятеля, с которым в юности можно было весело надраться, обнаружив себя утром черте где, и с которым теперь, годы спустя, мог разделить не только бутылку, но и любую проблему. Даже то больное и запретное, что держал внутри и чего не позволял касаться никому иному.