– Радагаст! Может, ты хочешь чего-нибудь сказать? – Это
прозвучало как призыв о помощи.
Коричневая фигура вздрогнула, будто ученик, застигнутый
воспитателем за списыванием домашнего задания, и неловко попыталась
прикрыть рукавом плаща что-то на столе перед собой. Послышалось
возмущенное стрекотание, и по руке Радагаста стремительно взбежал
бельчонок, с которым тот, как видно, играл на протяжении всего
совета. Он уселся было на плече у мага-лесовика, но тот, смущенный
донельзя, прошептал ему что-то, нахмуря седую кустистую бровь, и
зверек беспрекословно юркнул куда-то в складки одеяния.
– Саруман, голубчик... Ты уж прости меня, старого, я того... не
очень, одним словом, вникал... Вы только не ссорьтесь, ладно?..
Ведь ежели еще мы начнем промеж собой собачиться, что ж в мире-то
начнется, а? То-то... А насчет этих, ну, из Зачарованных лесов, ты
уж, не обижайся, слишком... того... Я, помню, в молодости-то видал
их. вестимо, издали – так по моему разумению они вполне даже
ничего; конешно, со своей заумью – а кто без нее? Ну и с птахами да
зверушками они завсегда душа в душу... не то что эти твои,
мордорские... Я так себе мыслю, что оно вроде как и... того...
Вот так, резюмировал про себя Саруман и медленно провел ладонью
по лицу – как будто пытался снять налипшую паутинку безмерной
усталости. Единственный, на чью поддержку можно было рассчитывать.
Бороться уже не было сил; всё кончено – он подо льдом.
– Ты остался не в меньшинстве, а в полном одиночестве, Саруман.
Конечно, все твои соображения крайне ценны для нас. – Теперь голос
Гэндальфа был преисполнен фальшивого почтения, просто-таки сочился
им. – Давайте сейчас же обсудим, как быть с Зеркалом, – это и
впрямь непростой вопрос...
– Теперь это твои проблемы, Гэндальф, – тихо, но твердо ответил
Саруман. расстегивая мифриловую пряжку у ворота. – Ты давно уже
домогаешься Белого плаща – ну так возьми его. Делайте всё, что
находите нужным, а я выхожу из вашего Совета.
– Тогда твой посох утратит силу, слышишь! – прокричал ему в
спину Гэндальф: видно было, что он по-настоящему ошарашен и
перестал понимать своего вечного соперника.
Саруман, обернувшись, оглядел напоследок сумрачный зал Белого
Совета. Край белоснежного плаща стекал с кресла на пол как
посеребренная луною вода в фонтане; мифрил застежки послал ему свой
прощальный блик и погас. И застыл на полпути устремившийся за ним
Радагаст с нелепо растопыренными руками – маг сделался вдруг
маленьким и несчастным, как ребенок, оказавшийся втянутым в ссору
родителей. Вот тогда-то с его уст и слетела фраза, опять-таки
удивительным образом совпавшая с той, что была сказана по сходному
поводу в другом Мире: