Молодой сеньор, однако, так не думал: во всем, что не касалось
его сдвига по части розового мясца, он был на диво осмотрителен.
Лесник никак не производил на него впечатления человека, который
оставит эту историю без последствий либо (что, в сущности, то же
самое) примется обивать пороги суда и строчить челобитные. Эта
шустрая пейзаночка, коию он мимоходом облагодетельствовал на лесной
опушке, невзирая на некоторые ее возражения (черт, укушенный палец
ноет по сию пору)... Откровенно говоря – знать бы загодя, что на
нее всерьез положил глаз такой парень, как Ранкорн, так он просто
проехал бы себе мимо... тем более и девка-то оказалась – тьфу,
глядеть не на что... Ну да чего теперь говорить – сделанного не
воротишь. Сопоставив собственные впечатления с мнением командира
дружины, лендлорд уверился: отсутствием черной стрелы обольщаться
не стоит, сие означает лишь, что Ранкорн не любитель театральных
жестов и ему плевать на пересуды зевак. Серьезный человек – а
значит, и отношения к себе требует серьезного... Той же ночью
стоящий на отшибе дом лесника запылал со всех четырех концов.
Входная дверь оказалась подпертой бревном, а когда багрово
подсвеченное изнутри чердачное оконце закрыла тень вознамерившегося
выбраться наружу человека, снизу, из темноты, полетели стрелы;
больше уже никто вырваться из пылающего сруба не пытался.
Сгоревший заживо королевский лесник – это тебе не вшивый виллан,
по собственной дурости угодивший под копыта господской охоты, тут
концы в воду не очень-то упрячешь. Хотя...
– Вся округа, сэр, полагает, что это браконьеры. Покойный –
царство ему небесное – держал их в черном теле, вот они ему и
отомстили. Скверная история... Еще вина? – Эти слова молодой сеньор
адресовал прибывшему из Харлонда судебному приставу, который – так
уж случилось – остановился под его гостеприимным кровом.
– Да-да, благодарю вас! Чудный кларет, давненько не доводилось
пробовать подобного, – степенно кивнул пристав – рыхлый сонный
старикашка с венчиком серебристых волос вокруг розовой, как
деревенское сало, лысины. Он долго любовался на пламя камина сквозь
вино, налитое в тонкий стеклянный бокал умбарской работы, а потом
поднял на хозяина свои выцветшие голубые глазки, оказавшиеся вдруг
вовсе не сонными, а пронзительно льдистыми. – Кстати, та
утопленница... Она была из ваших крепостных?