Костер, в котором быстро сгорали сухие корневища солянок (этими
серыми коряжками был почти сплошь покрыт соседний склон), ярко
освещал его товарищей: чеканный профиль гондорца был обращен к
лунообразной физиономии орокуэна, смахивающего на флегматичного
восходного божка. И тут Халаддин с внезапной тоской понял, что это
их странное содружество доживает последние дни: не сегодня-завтра
пути их разойдутся – надо думать, навсегда. Барон, едва лишь
окончательно заживет его рана, двинется к Кирит-Унгольскому
перевалу – он решил пробираться в Итилиен, к принцу Фарамиру, – им
же с сержантом предстоит самим решать, как быть дальше.
Странно, но, пройдя вместе с Тангорном путь, полный смертельных
опасностей, они ничего, по сути, не узнали о его предшествующей
жизни («А вы женаты, барон?» «Сложный вопрос, одним словом не
ответишь...» «А где расположено ваше имение, барон?» «Думаю, это
уже не существенно, его ведь наверняка конфисковали в казну...») И
тем не менее Халаддин с каждым днем проникался всё большим
уважением, если не сказать любовью, к этому чуть ироничному,
немногословному человеку; глядя на барона, он, пожалуй, впервые
проникся смыслом выражения «врожденное благородство». И еще
ощущалась в Тангорне такая странная для аристократа черта, как
надежность– надежность иная, чем, к примеру, в Цэрлэге, но
совершенно при том несомненная.
Халаддин, сам будучи выходцем из третьего сословия, к
аристократии относился весьма прохладно. Он никогда не понимал, как
можно гордиться не конкретными деяниями своих предков – в работе
ли, в войне ли, – а самою по себе протяженностью этой шеренги, тем
более что почти все эти «благородные рыцари» были (если называть
вещи своими именами) просто удачливыми и беспощадными разбойниками
с большой дороги, чьим ремеслом было убийство, а призванием –
предательство. Кроме того, доктор с самого детства презирал
бездельников. И всё же он подсознательно чувствовал, что если
начисто изъять из общества аристократию, распутную и бесполезную,
то мир безвозвратно утеряет часть своих красок; скорее всего он
станет справедливее, может быть – чище, и уж наверняка – гораздо
скучнее, а одно это чего-нибудь да стоит! В конце концов сам-то он
принадлежал к братству куда более закрытому, чем любая иерархия
крови: его плеча некогда коснулся мечом – уж это-то Халаддин знал
абсолютно точно! – кое-кто помогущественнее монарха Воссоединенного
Королевства или кхандского калифа. Странно, но мало кто осознает,
до какой степени антидемоктратичны в самой своей сущности наука и
искусство...