К середине октября стало намного легче и Завалишин рассчитал
большую часть наемных рабочих, кроме постоянных. Тимоха тоже стал
готовиться к отъезду, хотя хозяин уговаривал его остаться:
- У нас работы и зимой завались: дрова нужно заготовить, рыбу
ловить и коптить, за коровами ухаживать тоже надо.
Тимофей на словах соглашался с хозяином, но для себя уже все
решил: старший Завалишин привык держать работников за еду и
частично отдавал зерном. С деньгами он расставался очень неохотно,
а это совсем не устраивало Карташова. Окончательно договорились,
что Тима будет работать до середины октября. Несмотря, что ночью
было уже холодно, он продолжал спать в сеннике рядом с неразлучным
Кучумом. В дом он не хотел идти из упрямства и для закалки
организма, хотя Алексей Силантьевич неоднократно приглашал.
Незадолго до отъезда Тимофей решил постричь волосы: лохматым
ходить он так и не привык. Когда он спросил Якова, где они стригут
волосы, тот привычно ухмыльнулся:
- Кто где сумеет. Но тебя, в благодарность за хорошую работу,
попрошу постричь Аглаю — она стрижет овец, ну и тебя тоже
обкорнает, - уже откровенно расхохотался он.
Тимоха хотел обидеться, но потом решил, что Аглая все делает
очень тщательно, авось и пострижет как надо. После обеда она
послала его наточить ножницы, усадила на табурет возле сенника и
обошла вокруг.
- Тебя, Тима, как стричь? Под горшок или по-городскому? - чуть
растягивая слова спросила женщина.
- Конечно, по-городскому, он же туда собрался — пусть и выглядит
барином, - вмешался Яков, почему-то севший покурить недалеко от них
и ревниво поглядывая на процесс.
- Ты бы с цигаркой шел отсюда, пока сенник не подпалил, -
бесцеремонно отшил его Тима. - Мне там еще неделю спать.
Яков поморщился, но спорить не стал и пошел курить под навес,
служивший столовой. Тимофей оценивающе разглядывал женщину, пока
она повязывала фартук.
У Аглаи было приятное круглое лицо с мелкими почти незаметными
морщинками. Курносый аккуратный нос придавал лицу несерьезное
выражение, но продолговатые глаза с опущенными краями обнаруживали
постоянную грусть и страдание, еще более подчеркнутые тонкими
сжатыми губами. От нее исходил неповторимый запах парного молока, а
женственная фигура с широкими бедрами наводили на нескромные
мысли.
«Да она же для тебя совсем старуха», - попытался мозг вернуть к
реальности Тимофея, но прикосновения и близость женщины перебивали
любое благоразумие. Они до сегодняшнего дня почти не общались, да и
то только по делу. Тимофею, вообще-то, захотелось просто поговорить
с приятной женщиной, однако он не представлял о чем. Аглая же
молчком начала стрижку и это получалось у нее очень ловко, хотя у
Тимы не было зеркала, чтобы в этом убедиться, но клочки волос
летели во все стороны.