В коридоре послышалась какая-то возня, звуки ударов и просто
площадная брань. Интересно, кто там развлекается? Но интерес
интересом, а пока сделаем вид, что ничего не происходит, и что я
банально оглох.
— Государь, Петр Алексеевич, — Репнин на этот раз выглядел
растерянным. Я поднял на него глаза, про себя отмечая, что возня в
коридоре как будто бы прекратилась. — Там это... — он замялся, а я
почувствовал, что еще немного и меня просто разорвет от
любопытства.
— Что там, Юрий Никитич? Что там такого, от чего ты выглядишь
так, будто тебя по башке огрели.
— Ну, тут станешь огорошенным, — Репнин заметно сконфузился. —
Особливо, ежели узнаешь, что там Ванька Долгорукий к тебе
рвется.
— Кто? — я захлопал глазами. Вот это фортель так фортель, прямо
с переплясом.
— Иван Долгорукий. Но он... — Репнин запнулся. — Он...
Что такого интересного мой адъютант разглядел в разыскиваемом
Долгоруком, который приперся сюда сам и которого охрана вот так
запросто пропустила, Репнин не успел сказать, потому что дверь
распахнулась настежь и в нее ввалилось в прямом смысле этого слово
крупное тело, от которого несло таким сивушным перегаром, что я
даже сидя на отдалении за столом закашлялся. Тело растянулось на
полу, при этом до пояса оно лежало в кабинете, тогда как остальная
часть осталась в коридоре. Когда лежавший приподнял голову, то я с
трудом узнал в этом опухшем забулдыге красавца и любимца женщин
Ивана Долгорукого. С трудом сфокусировав на мне мутный взгляд, он
расплылся в пьяной улыбке и произнес.
— О-о-о, нкц-то, я пишл, — после этого голова упала на пол с
глухим стуком, а тело начало из кабинета выползать. Я несколько раз
моргнул, пока до меня, наконец, не дошло, что Ваньку кто-то схватил
за ноги со стороны коридора и пытается вытащить из кабинета.
— Вот об этом я и пытался сказать, — Репнин с любопытством
наблюдал, как постепенно Иван исчезает из поля моего зрения. — Пьян
аки свин, и такой же грязнючий. Андрей Иванович его все по салонам
разыскивал, а надо было в лужах, что позади кабаков разлиты,
поискать.
Я с каким-то нездоровым любопытством смотрел на то, как медленно
исчезает Долгорукий. Когда в кабинете осталась уже треть тела,
почему-то тащили его довольно медленно, то я, словно опомнившись,
крикнул.
— Оставить! Юрий Никитич, Долгорукова в комнату какую определи,
охрану к нему приставить. Известить Ушакова и утром не давать
опохмеляться, пока не расскажет, почему он в таком виде ко мне
приполз, и что так усердно праздновал, да сколько дней. Судя по его
морде — он не первые сутки развлекается. А где он такую гадость мог
добыть, что у меня в зобу дыхание сперло?