За
это было мало даже одной хорошей порки.
—
Незаменимых нет, Геннадий Андреевич, вы же знаете, — холодно замечаю я.
—
Если заменишь единицу нулем — замена-то вроде и состоится, но будет ли этот
обмен равноценен? — вздыхает Смальков, явно ко мне подмазываясь.
А
вот это уже не мое дело.
Пускай
со всем этим разбирается Верещагин. А уж я постараюсь, чтобы в конце двух
недель моей отработки моему преемнику досталось как можно больше самой
неблагодарной работы.
Могла
бы нагадить сильнее, например, перечислить платежи не туда, скажем, куда им
следует поступать, или опоздать перечислением налоговых взносов — но тут
проблемы грозили бы уже мне. Материальная ответственность и прочая херня у меня
имелись.
Смальков
вздрагивает — у него в кармане начинает вибрировать телефон. Он достает его из
кармана, смотрит на дисплей, ухмыляется.
—
Кажется, наш с вами босс не может простить мне ваше похищение, Ирина. Вы
серьезно запали ему в душу.
Я
молчу.
Если
честно, у меня нет желания комментировать поведение Верещагина. Мне вообще
плевать, что он там и кому не может простить. Кому-то явно алкогольные пары
отшибли последние мозги.
В
душу я ему запала…
В
яйца, скорее, по которым я его метафорически двинула так, что они как колокола
и зазвенели — на три улицы вокруг. И ничто его не интересует сейчас, кроме
оскорбленного самолюбия. Вот только придется ему свои яйца оставить при себе. В
этот раз — ни черта ему не светит. Он меня не напугал и не напугает.
Пальцем
не шевельнут, чтобы его самолюбию полегчало. Повезет ему, если он проспится и
поймет, в каком месте был куском дерьма.
Судя
по тому, насколько я знаю его характер — на удачу рассчитывать не стоит.
А
телефон не унимается, бьется и бьется в ладони у Геннадия Андреевича. Антон
Верещагин — упрямый как козел, только не хочется мне оскорблять это благородное
животное подобным сравнением.
Обычному
пьяному море — по колено, Антону же — по
щиколотку, не выше.
Смальков
с минуту смотрит на дисплей, а потом пожимает плечами и принимает звонок.
—
Да, Антон, — голос у Смалькова звучит невозмутимо. Он слушает, а потом так же
спокойно возражает: — Ну, а ты что хотел, братец? Трепать Ирине нервы, пока её
инфаркт не хватит? Или пока не хватит тебя?
Я
не хочу подслушивать. И слушать в общем-то тоже. Но я слышу — рычащие интонации
голоса Верещагина и спокойные ответы Геннадия Андреевича.