Тьма на горизонте больше не казалась стеной, она клубилась и не
приближалась, а словно взбухала, заглатывая небо и землю. Вокруг
было тихо, хасмин – палящий ветер – улёгся, паутинка не колыхнётся,
но воздух как бы приготовился взвыть и звенел от томительного
ожидания.
Семён обхватил верблюда за шею, уложил на песок, сам повалился
рядом, ткнувшись в вонючий верблюжий бок и поджав ноги, чтобы можно
было, коли милует господь, со всей силой выбираться из песчаной
могилы. Он ещё успел запахнуть лицо краем куфии, а потом сверху
обрушился первый удар.
Семён ничего не видел и, сберегая глаза, не пытался подсмотреть.
Он лишь услышал нарастающий рёв, словно все джинны, заточённые
царём Сулейманом, разом вырвались на волю и бушуют, стараясь
сокрушить миропорядок. В первое мгновение Семёна стегнуло ветром,
потом он почувствовал, как обжимает тело копящийся вокруг преграды
песок.
Верблюд судорожно дёргался, несколько раз порывался встать, но
ветер валил его обратно. Семён бился в такт рывкам животины,
понимая, что только в заветреннем месте, под прикрытием верблюжей
туши можно умудриться чем-то дышать. А то ни куфия не спасёт, ни
густая борода: набьётся пыль в горло, нутро иссушит так, что и
червь могильный в тебе пропитания не найдёт – останешься лежать в
песке нетленными мощами.
Семён не помнил себя, не понимал уже, что с ним творится, а
вскоре и рыпаться перестал, придушенный ожигающим небытием.
Сознание не возвращалось, некуда ему было возвращаться, просто
затосковала истекающая душа, и Семён на минуту почувствовал, что
лежит плотно зажатый, и нет ни воздуха, ни иного поддержания жизни.
Тут бы самое время смириться, отпустить душу к отцу небесному,
благо что мера страданий перейдена, и нет для него ни боли, ни
жары. Мирно отойти можно. Но Семён напрягся зачем-то, заколотился,
стараясь разбросать песок. Песок не пускал, однако, с одного краю
оказалось податливое брюхо верблюда. Туда и устремил Семён свои
усилия, словно в самое чрево хотел вползти. Верблюд с хриплым
стоном поднялся, и следом родился из песчаной тьмы Семён.
Вокруг следа не было пыльной вьюги. И вообще – никакого следа.
Вылизало ураганом пустыню, загладило, заровняло. Стронулись
барханы, перемешалась тьма тьмущая песка, но вот кабы знать, как
его, песок, различить? – а то какой была пустыня, такой и осталась.
Только каравана нет: ни людей, ни вьючных животных – никого. Как не
жил на свете торговый человек Муса Каюм-оглы из далекого
Ыспагана.