– К чему ты клонишь, Э́пимос? – Голос красавицы моментально
сделался ледяным, как высокогорный ветер, но мужчина на эту
перемену даже не моргнул. – Неужели ты думаешь, что я способна
желать зла свое… нашему сыну?!
Мой слух снова царапнула ее оговорка, но бородатый великан ее
проигнорировал.
– А о чем я еще должен думать, Ири́да?! – Отец мальчика, к своей
чести, на женскую манипуляцию не поддался, и продолжал стоять на
своем. Я, проведший сотни и тысячи лет среди всевозможных пороков,
насмотрелся за это время всякого. И мне сейчас было заметно, что
мама Данмара не до конца откровенна со своим мужем. Она явно о
чем-то недоговаривает или даже что-то скрывает. Какого-нибудь
простого смертного ее показное негодование вполне могло обмануть,
но не грешника, прошедшего миллионы километров адских троп.
– Лучше бы ты подумал, где нам взять денег на лечение Данмара! –
Женщина перешла на крик и слишком поспешно сменила тему, не желая
развивать разговор в том направлении, куда его вел здоровяк.
Правда, очевидным это оказалось только для меня, потому как отец
мальчика, услышав о деньгах, тут же поник и опустил плечи. Даже его
окладистая борода стала выглядеть какой-то пожухлой и неухоженной,
словно старая мочалка.
– Я могу продать свою кузню, – упавшим голосом проговорил он, –
вырученного серебра должно хватить на услуги какого-нибудь
целителя…
– Этого не хватит, – грустно покачала головой родительница. – Ты
же видишь, что ему становится хуже с каждым днем. Данмар уже даже
начал забывать слова. И если жрец Воргана сказал, что виной тому не
нечистые сущности, завладевшие его разумом, то значит все очень
серьезно! «Какой-нибудь» целитель тут не справится. Ему необходим
мудрый и опытный лекарь, а таковые берут оплату только золотом…
– Я все это понимаю! – В отчаянье прорычал мужчина, хватаясь за
голову. – Но что я могу сделать?! Где мне заработать столько монет,
да еще за столь короткий срок?!
– Вот именно, Эпимос… – несмотря на то, что разговор между ними
шел на повышенных тонах, женщина все равно подошла к супругу и
нежно приобняла его. И столько в этом жесте было нежности и любви,
что мне даже стало немного стыдно наблюдать за ними. Словно я
подглядел нечто очень личное, чем ни с кем не положено делиться. –
Ты ничего не сможешь сделать…