После помывки мы с кузнецом поужинали сильно разварившейся
кашей, за которой в отсутствии матери следить было просто некому, и
улеглись спать. Тему про покинувшую нас Ириду я специально не
поднимал. Мне казалось, что бедный Эпимос не выдержит этого
разговора и опять напьется. И тогда мне в кузне придется пыхтеть
одному, чего я не особо любил делать. Не потому что мне обязательно
нужна была чья-нибудь компания, а просто потому что не всякую
работу я мог там выполнить в одиночку.
Тем не менее, уход матери Данмара не очень-то и сильно ударил по
семейному благосостоянию. В доме просто стало чуть более грязно и
не так уютно, как раньше. Но кузнеца такие мелочи не волновали от
слова «вообще», а меня подобная ерунда так и вовсе не могла задеть
даже в теории. Знавал я вещи и похуже беспорядка…
Когда отец мальчика улегся спать и из-за дощатой двери раздалось
его богатырское похрапывание, я тихонько соскочил со своей
соломенной кровати и бесшумно прокрался по деревянному полу, не
потревожив ни единой скрипучей доски. Воровато оглянувшись и еще
раз прислушавшись, я осторожно отодвинул засов и выскочил на
улицу.
Оказавшись во дворе, я принялся бегать, приседать и прыгать,
разогревая тело для предстоящей ночной тренировки. Хоть моя душа и
была закалена в сотнях тысяч битв с демонами и другими грешниками,
но плоть мальчишки вряд ли бы выдержала даже одну серьезную
схватку. Если уж здесь есть маги, способные вскипятить мою кровь
или сделать свою кожу прочнее стали, да еще и практикующие боевые
искусства вдобавок, то мне придется очень кисло, если судьба
столкнет меня с кем-нибудь из них. Боюсь, на фоне этих волкодавов я
буду не то что беззубым щенком, а новорожденным мышонком, которому
только и останется что затаиться, надеясь что его не заметят.
Впрочем, если Дьявол хотел от меня, чтобы я освоил магию, то к
встрече с такими монстрами все же придется готовиться. Поэтому я
выгонял себя каждую ночь на улицу, чтобы помимо силы и
выносливости, которую я тренировал в кузне, не отставала и
ловкость.
Разогнав как следует кровь по телу, я принялся отрабатывать
десятки всевозможных ударов и комбинаций, чтобы мышцы и связки
запомнили эти движения, и повторяли их быстрее, чем я о том
подумаю. Это были откровенно беспорядочные, бесчестные и подлые
атаки, выполняемые без единого намека на систематичность, но именно
это и даровало им невероятную эффективность. В Преисподней все
грешники пребывали в человеческом обличии, поэтому в моем
распоряжении было неисчислимое количество лет, чтобы все самые
уязвимые и болезненные места на человеческом теле намертво
впечатались мне в память. Я знал как ударить и куда ударить, чтобы
это принесло максимум боли и страданий моему противнику. За время
бесконечной войны за жизнь… нет, не за жизнь, ведь все мы там были
бестелесными душами. Правильней будет сказать «за существование»,
но это не столь важно. В общем, я хотел сказать о том, что
бессчетное множество смертных боев, через которые проходили
грешники в Аду, заставляли даже последнего тюфяка отращивать
огромные и острые зубы. И чем дольше ты там находился, тем яснее
понимал, что подлости, равно как и чести, попросту не существует.
Есть только боль, которая обязательно приходит, если враг
оказывается более беспринципным, чем ты. И вскоре ты перестаешь
мешкать. Ты бьешь туда, куда дотягиваешься, ты давишь на глазные
яблоки, ты вгрызаешься в противника зубами, ты швыряешь ему землю в
лицо, ты хватаешь его за волосы или причинное место, если это
необходимо. В первое же столетие адских испытаний ты лишаешься всех
рамок, которые сдерживали тебя при жизни.