Роман все же успел нажать нужную
кнопку, и автомат заряжания сработал, как надо.
Оглохнув, мотая головой, гудевшей,
как тот колокол, Репнин выстрелил, накрывая артиллеристов. При этом
он прекрасно видел, как, «змейкой» вывернув между тремя подбитыми
«Т-64», выезжает «семьдесятдвойка». Ствол ее пушки был направлен,
казалось, прямо Геше в лоб. И грянул гром.
125-миллиметровый ЗВМ-15 ударил в
башню, попадая в орудийный щиток. Разрушив дневной прицел стрелка,
он разорвал раму люка, и срикошетил в картузы. Адское пламя хлынуло
сразу со всех сторон, взвихрилось ревущими, всепожирающими
клубами.
Репнин закричал, но не услышал своего
крика, вскинул к лицу горящие руки…
…И ударился лбом о резиновый нарамник
прицела.
Боли не было. Совсем. Не было и
огня.
И уши прекрасно все слышали – рев
дизеля, лязг падавшей гильзы. В нос ударил резкий запах
кордита.
И сидел он слева от орудия.
Геша словно выпал из реальности. В
голове пустота, в душе леденящий холод. Тяжело это – умирать, но и
воскресать не легче.
А ты что, воскрес, Геннадий
Эдуардович? Ну, ты ведь жив-здоров, верно?
Но минуту назад он сгорал в
чудовищном костре!
Репнин замычал, затряс головой,
словно зуб разболелся.
- Что, товарищ лейтенант? –
послышалось в наушниках.
- Н-ничего, - обронил Геша, и чуть
язык не прикусил.
Это был не его голос.
Так, может, он умер? Ага, и оказался
в раю для танкистов! Что за бред…
Репнин с силою зажмурил глаза, и
открыл их. Ничего не изменилось. Но в голове началось
просветление.
Когда человек гибнет, и ему нет
спасения, то глядеть вокруг бывает некогда. Не до того как бы. А,
вот, когда воскресает…
Действительность напирала со всех
сторон. Он находился в танке, только это был не «Т-72». Геша мог
поклясться, что занимает место командира «тридцатьчетверки».
И в его экипаже вовсе не трое, а
четверо. Механик-водитель и стрелок-радист сидят пониже, а они с
заряжающим – повыше, в тесной и «слепой» башне.
Мехводом у него старший сержант
Бедный, а радистом – сержант Ванька Борзых. Заряжающим – рядовой
Федотов.
Он сошел с ума?..
Милый, когда сгорают картузы с
порохом, с ума не сходят, а просто сгорают. До обугленных
костяков.
Стало быть, это переселение душ.
«Хорошую религию придумали индусы:
что мы, отдав концы, не умираем насовсем…»
Неизвестно, до чего бы додумался
Геннадий, но тут заряжающий крикнул: