Через неделю ревнители «гидности»
выкрасили в цвета петлюровского флага и лавки, и качельки…
Геннадий поморщился, шагая вдоль
желто-голубого забора, мимо «жовто-блакитных» столбов и урн. Даже
стволы деревьев были не побелены, а вымазаны державным колером.
Это уже не благоустройство, это
диагноз.
Заиграл телефон, и Репнин поспешно
вытащил свою старенькую «Нокиа». Звонил, однако не дед, и Геша
сразу насторожился: у него была симка от тутошней «Киевстар», и
никому, кроме старого, он номера не давал.
- Алё?
- Привет! Не узнал?
- Жека, ты? А как…
Женька довольно хохотнул.
- Я с Донбасса звоню, понял? А как
вычислил… Хе-хе… Военная тайна! Слушай, я чего звоню. Тут танкистов
ценят, понял? Укропы, когда драпали, кучу техники бросили, а сажать
на нее некого. Так что… Намек понял?
- Да понял, понял. Только… Не могу я
сейчас, Жека. Я тут в самом логове врага. Дед болеет, понимаешь? А
помочь больше некому. Лекарства контрабандой тащу, да и сам, как
лазутчик, через границу шастаю. А скоро холода. Буржуйку я
поставил, дровами запасаюсь. А если опять погром?
- Как все запущенно… - вздохнул
Женька, и добавил витиеватой нецензурщины.
- Не то слово! Если бы я не
постригся, шапку носить не смог – волосы бы дыбом стояли. Зигуют
все! Вчера, вон, маршировали правосеки. Знаешь, какая у них
запевка? «Зиг хайль! Рудольф Гесс! Гитлерюгенд СС!»
- Дурдом… Ну, ладно. Если что,
найдешь меня. Пока!
- Пока…
Геша сунул сотовый в карман, и
вздохнул. Привет с родины…
* * *
Гешин дед проживал в старенькой
высотке, балконы которой были заставлены «тарелками» антенн – те
самые «укропы», что орали на улицах «Слава Украине!», дома смотрели
«Первый», «Россию» и прочие запрещенные каналы.
Хлябавшие двери подъезда были
заклеены объявлениями о сборе средств помощи бойцам АТО – у жильцов
выпрашивали белье, обувку, стиральный порошок, зубную пасту,
минералку - и далее по списку.
Из подъезда как раз выходил явный
западенец в кожухе. Прикладывая к уху сотовый, он бурчал:
- Ты мене чуешь, чи ни?
Пройдя тамбур, Репнин скривился – из
мокрого угла под лестницей воняло мочой. Наверняка, этот чертов
гуцул отметился.
Вернуть – и ткнуть носом? Геннадий
заколебался, но махнул рукой – не стоит привлекать внимание,
«явочную квартиру» засвечивать…
Поднимаясь (лифт, само собой, не
работал), Репнин перебирал в памяти дорогие ему моменты – тут все
располагало к неспешным воспоминаниям. Дом не ремонтировался
десятки лет, и весь «культурный слой» оставался нетронутым – имена,
вырезанные на перилах; дверь тридцатой квартиры, отделанная
досточками от ящиков из-под апельсинов; кафель, плафоны, облезлая
краска…