— Приветствую, уважаемый, — вежливо
поздоровался я со старшим стражником.
— Да благословят тебя предки, —
профессионально окинув взглядом мой жетон дружинника, вооружение и
рожу, не менее вежливо ответил воин. Несколько секунд в его взгляде
сквозила задумчивость, а затем промелькнуло узнавание. Лицо
приобрело благожелательное выражение.
— Сколько задолжала эта семья и
кому?
— Много. Вместе с процентами и
содержанием в тюрьме, восемь аурисов, — безразлично ответил
стражник. — А должны они вот этому уважаемому купцу.
И стражник указал на рядом стоящего
человека. Купец Стоян был крупным по здешним меркам мужчиной
средних лет. Он был одет явно не по погоде. Поверх камизы была
надета котта, сверх нее — сюрко, а на плечах лежал плащ, заколотый
на плече серебряной фибулой. Он обильно потел, но с напускной
важностью смотрел на окружающих его горожан. Рядом, с угодливой
улыбкой поглядывая на купца, крутился мелкий мужичонка, похожий на
Табаки из известного мультфильма. Слуга или помощник, не знаю.
Вся одежда была очень качественной,
окрашенной в довольно яркий, но не крикливый, коричневый цвет.
Видно было, что купец богат и фибулу мог себе позволить даже
золотую. Но, как я уже понял, на Этерре мало было иметь деньги,
чтобы позволить себе выделиться. Если ты не относишься к
благородному сословию, то не высовывайся. Каждый должен знать свое
место или тебе быстро и доходчиво на это укажут.
— Серьезный мастер в каком-либо
ремесле зарабатывает шестнадцать сиклов в чертог, — обратился я к
купцу. — Чтобы заработать сумму, позволяющую отдать вам долг,
лекарке или хорошему коновалу надо работать чертогов десять. При
этом не пить, не есть, не платить за одежду и не платить за жилье.
Вообще, ни на что не тратиться.
— И что? — презрительно скривился
Стоян. — Тебе какое дело?
Купец нагло уставился на меня, но к
нему тут же подскочил «Табаки» и начал что-то активно шептать на
ухо. Я расслышал только: «...тот, который посадил Влодека на кол...
полный отморозок... убить, как воды попить...». Через пару секунд
взгляд Стояна забегал и он опустил голову. Тогда я и решил
окончательно, что надо выручить семью лекарки. Я договорился со
стражей и съездил за деньгами. Но, если откровенно, то сделал это
не только из жалости. Обездоленных и обиженных много, всех
невозможно спасти.