Прими, Артемида, кровь, что
прольётся сейчас,
Кровь твоей жертвы на алтаре
твоём...
– Стой!
«Неужели придумал что-то?!» – Кадмил
зажмурился в ожидании.
Акрион – голос был слышен громко,
точно он был совсем рядом – пропел по-эллински, срываясь от
волнения на речитатив:
Собака сказала кошке: не злись,
сестрица!
Давай-ка больше не будем с тобой
спорить.
Мы же родные, идём поскорей
мириться.
Лучше нам навсегда позабыть о
ссоре.
Он осёкся и резко выдохнул, будто
воздух стал слишком тяжёлым, чтобы дышать.
«Старая детская песенка, – подумал
Кадмил. – Только слова вроде бы не те. Кажется, там было «мы же
соседи». Да, точно, помню. Тогда, в Коринфе... И Мелита пела.
Зачем он?..»
Ему отчего-то стало холодно, хотя
ночь по-прежнему была тёплой, как козья шкура. Он крепче закутался
в лидийский плащ и вдавил в ухо волшебную горошину.
Плескалась вода. Тихо звенел металл:
словно кто-то держал ритуальный нож у кромки серебряной чаши, и
рука, в которой был клинок, мелко-мелко дрожала.
– Гигес, – позвала Фимения еле
слышно. – Эллин одержим демоном. Мы все в опасности.
Грузные, нерешительные шаги.
Испуганный голос:
– Госпожа...
– Ты касался его? – спросила жрица
уже громче. – Касался? Не лги мне!
– Госпожа Имеда, – жалобно загнусил
Гигес, – я ведь только его привёл...
– Ты осквернён, дурак! – закричала
Фимения так, что у Кадмила заложило в ухе. – Осквернил себя
прикосновением к демону! Ступай прочь! Читай литанию Артемиды
десять тысяч раз! Только я могу находиться рядом с этим нечистым,
и, пока не закончу, никто не должен сюда входить! Понял? Беги!!
Зашлёпали, удаляясь, по камню
огромные сандалии. Проскрипела и хлопнула дверь: бах!
Эхо заметалось в пустоте жертвенного
зала: ах, ах, ах...
Замолчало.
Фимения негромко пропела:
Ответила кошка собаке, вся
злая-злая:
Не приближайся, не то разорву
когтями!
Акрион подхватил – казалось, что он
поёт, улыбаясь:
Но, если мы подеремся, сестрица,
знаю,
Поранимся больно, а то и ноги
протянем!
Звякнул брошенный на пол нож.
Фимения произнесла, как простые стихи:
Врагами были – друзьями навек
стали.
Забыли беды, живём, не зная
печали.
– Радуйся, сестричка Фимула, –
сказал Акрион.
– Это... это точно ты? – враз
охрипшим, низким голосом.
– Я, – Акрион сдавленно усмехнулся.
– Знаю, говорили, что я умер, но... про тебя говорили то же
самое.