Утром четырнадцатого числа
гекатомбеона, за неделю до Панафиней, горожане увидели столб дыма,
поднимавшийся к небу над Царским холмом.
– Он ворвался в гинекей с факелом,
ночью, – говорила Фимения. Нижняя губа её подрагивала, и билась
тонкая жилка у виска. – Я спала одна, Рута болела и не могла
прислуживать. Лицо у него было такое… Ну, сразу понятно, что один
из тех припадков. Поднял меня с ложа, повёл на двор. Позади дворца,
помнишь, стояли такие маленькие сараи… А, не помнишь. Неважно… Я не
понимала, зачем это, боялась, но не спрашивала. Думала – он же не
сделает ничего дурного. Думала – так надо. Он с факелом был, я
говорила? Вот, к одному из тех сараев привёл. Отпер дверь. Втолкнул
меня внутрь. Сильно. Я упала, ударилась головой. Не могла встать. А
он… Он сказал, что Артемида велела принести меня в жертву. Сказал:
«Прости».
Она замолчала, едва заметно
покачиваясь.
– Отец?! – проговорил Акрион с
ужасом.
Фимения с трудом кивнула.
– Бросил факел в сарай, рядом со
мной. Там везде было сено, сено было… Сено, сено, сено…
Снова этот жест: руки на плечах,
стиснутые пальцы.
– А потом захлопнул дверь.
Акрион длинно выдохнул. «Не может
быть, – подумал он. – Отец… Как же это?»
– Я встаю, а всё плывёт перед
глазами, – продолжала Фимения. – И дым. Едкий такой. И огонь уже…
Навалилась на дверь. «Батюшка, кричу, батюшка, отопри!» А он,
слышу, Артемиде молится. Потом дышать нечем стало. Огонь заревел.
Ревел, ревел. И я кричала…
Она подтянула колени к груди,
обхватила руками, спрятала лицо. Волосы рассыпались блестящим
чёрным плащом.
– Артемида велела отцу принести тебя
в жертву? – медленно повторил Акрион. – Зачем?
– Не знаю, – сдавленно сказала
Фимения. – Он что-то ещё пел про дождь, про милость богов.
Наверное, очень хотел, чтобы Панафинеи прошли, как надо.
«Обычно боги стараются не
вмешиваться в дела людей, – вспомнил Акрион слова Кадмила. – Но
бывают случаи исключительные».
– А дальше? – спросил он. Язык был
словно из пеньки, неловкий и шершавый. Акрион пожалел, что в
кувшине не осталось вина.
Фимения съёжилась ещё сильней,
зарылась лицом в жреческие тряпки.
– Огонь, – еле слышно пробормотала
она. – Везде. Дым. Волосы трещать начали. Кашляла, больно… Кричать
не могла уже. Глаза, думала, вытекут от жара.
Акрион неуверенно протянул руку,
коснулся её плеча. «Сейчас снова расплачется», – подумал он.