Фимения подняла голову. Лицо
закрывали спутанные волосы, глаза припухли от слёз, но она
улыбалась. Акрион с трудом подавил желание отдёрнуть ладонь – такой
неуместной и пугающей была улыбка сестры. Как у мертвеца.
– А потом Аполлон меня спас, –
произнесла Фимения радостно.
– Аполлон?
Она мелко закивала:
– Сразу поняла, что это он. Вышел из
огня. Такой прекрасный юноша, самый красивый на свете. Взял на
руки. И перенёс сюда. Вот я в сарае горю – а вот здесь. Вот горю –
а вот здесь. Представляешь?
Улыбка её становилась всё шире, и
нравилась Акриону всё меньше.
– Фимула, – он, не задумываясь,
назвал её детским прозвищем. – Это всё ужасно, но ты уверена, что
отец...
– Да как ты ничего не помнишь?! –
закричала вдруг она, сбросив его руку.
В тот же миг ударило воспоминание.
Точно молотом.
Ночь.
Крики.
Пламя до небес.
Мать хрипло воет, как собака,
которой отрубили лапу. Мечется, рвётся в огонь. Её хватают, держат.
Стражники суетятся, передают по цепочке гидрии с водой из колодцев,
но Гефестово детище поглощает влагу без ущерба.
Отец… где он? Почему не командует,
почему не гасит пожар вместе со всеми?
Фимения глядела в упор. Больше не
улыбалась. Глаза были блестящие и злые – две чёрные ядовитые
ягоды.
– Теперь вспомнил, – сказал Акрион.
Говорить было почти больно. – Огонь унялся под утро. Всё сгорело,
остались только стены. Крыша рухнула. Дым шёл густой. И пахло…
Она смотрела требовательно, ждала,
что он скажет дальше.
– В золе нашли кости, – Акрион
сглотнул. – Мать их брала, кричала, прижимала к себе. Вся чёрная от
пепла. Еле отняли…
Фимения медленным, неохотным
движением убрала волосы с лица.
– Феб подменил тело, – сказала она
глухо. – Взял меня с собой, а на моё место положил другую девушку.
Вот её, другую, вы и нашли.
Оба замолчали. Курос Аполлона
безмятежно смотрел в стену поверх их голов.
– Но почему отец... – начал Акрион.
– Зачем? И как он мог?
Фимения вдруг усмехнулась.
– Ты его тоже не особо помнишь,
да?
– Смутно, – признался Акрион. – Я же
говорил: детство вспоминается, но с трудом. И не всё сразу.
Сестра встала с топчана. Заплела
волосы в небрежный узел, опустилась на колени перед курильницей.
Пошевелила угли, положила сверху прозрачный слиток ладана. Нежный,
поплыл по келье дым.
– Тогда слушай, – сказала она, не
оборачиваясь. – Наш род проклят. Когда-то праотец Пелон оскорбил
богов. Те в наказание решили наслать на него и на его потомков
приступы безумия. Родовое проклятие Пелонидов – страстный гнев.