Дворцовый холм возвышался перед ними
– пологий, поросший тёмно-фиолетовыми в ночи деревьями. Акрион
замедлил шаг и обернулся к Кадмилу.
– Я, может, и был одурачен всю
жизнь, – сказал он твёрдо, – но это не делает меня дураком. Не
беспокойся, вестник Долий, буду осмотрителен. Не дам волю
чувствам.
– Для друзей – просто Кадмил, –
напомнил Кадмил.
– Я счастлив, что у меня есть такой
друг, – искренне сказал Акрион.
Они пожали руки – древний жест,
дексиосис, который означал: «У меня нет зла против тебя». Означал:
«Я доверяю тебе». Означал: «Рад тебя видеть».
– Ну, иди, – бросил Кадмил. –
Аполлон в помощь. Если что, я рядом.
Акрион энергично кивнул, развернулся
и быстро зашагал вверх по холму. Божественный наставник ждёт от
него самостоятельных действий. Что ж, пришла пора выказать
характер. Вот он, герой лучезарного Феба. Следует навстречу судьбе.
Один, без оглядки и страха.
Деревья по сторонам дороги хранили
молчание, устав спорить с ветром.
Дворцовая ограда – каменная стена в
десять локтей вышиной – была всё ближе.
Всё ближе были ворота.
Как прошлой ночью.
Всё ближе.
Акрион, чуя мерзкую слабость,
подошёл к воротам и толкнул створки. Будто во сне. Вот сейчас они
раздвинутся, как тогда, бесшумно и зловеще...
Створки были заперты и не подались
ни на палец. Зато отворилось маленькое окошко на высоте
человеческих глаз.
– Кто идет? – послышался ленивый
голос стражника.
Акрион оглянулся. Кадмила нигде не
было видно.
Невольно мелькнула мысль, что
рукопожатие-дексиосис – это, кроме прочего, жест, которым афиняне
испокон веков прощались с умершими.
– Ну? – поторопил стражник. – Так и
будешь молчать? Чего припёрся-то, малый?
Акрион набрал воздуха животом, как
учил Киликий, и рявкнул, словно был на орхестре перед публикой:
– Здесь сын покойного Ликандра
Пелонида! Открой, чтобы я мог соединиться с семьёй!
Повисла тягостная, какая-то совсем
не театральная пауза. С той стороны ворот отчётливо сплюнули.
– Иди-ка ты к херам, пока я добрый,
– доверительно посоветовал стражник. – Не лучший нынче день для
дурных шуточек.
– Нет, правда, – растерянно сказал
Акрион. – Я его сын. Много лет...
Он в отчаянии ловил разбегавшиеся
мысли, силясь придумать хоть что-нибудь дельное. Но ничего не
придумывалось, и пришлось говорить, как есть.
– Я много лет рос с приёмными
родителями, – сказал он беспомощно. – Меня подвергли колдовству,
чтобы забыл родных отца и мать. Но теперь я обрел память и хочу
увидеться с родичами... Ведь у нас общее горе.