— Слушай, старший, — шипит, озираясь по сторонам. — Я не знаю, что у тебя за тёрки с этим типом, но мне он не нравится. От него кровью пахнет.
— А то от нас не пахнет.
— Кир, это другое, — цокает языком и морщит нос. — Мы не начинали в девяностых и в жопу никому паяльник не вставляли. Архипов… он же бо́льшую часть жизни небо только по расписанию видел, и оно у него было в клеточку.
— Захар, — тяжело вздыхаю и отрываю руку брата от своего пиджака. — Ты как маленький. Забыл, что из себя представлял наш отец?
Захар выглядит так, словно его башкой в бочку с ледяной водой окунули.
— Отец был другим, — бычится, а я обхватываю рукой его шею и упираюсь лбом в его. — Другим, Кир!
— Да-да, младший. Наш отец был другим.
Я снова вру, нагло и безбожно, но Захар слишком молод и не хочет знать правду. Отец умер, когда Захару только исполнилось двенадцать, он многого не видел и не знал. В его памяти отец остался ярким божеством. Идеалом, и разочаровываться в нём брат попросту не хочет.
Сигарная комната встречает меня ароматом табака, плывущей по воздуху серой дымкой и полумраком. Останавливаюсь в двери, незаметно поправляю пистолет, висящий за поясом — с ним спокойнее. Осматриваюсь вокруг, замечаю мерно мигающий огонёк камеры — наблюдение за помещениями клуба ведётся круглые сутки. Безопасность превыше всего — это я понял в десять, когда меня украли конкуренты отца.
На тёмно-зелёные стены падает отсвет от выполненных под старину светильников, а на портрете Черчилля — большого фаната сигар — пляшут тени.
В одном из кресел сидит Архипов, пускает струйки дыма, но довольным не выглядит. Ему около шестидесяти, но только недавно его волосы начали седеть, а морщины на лице стали глубже.
Мы нечасто видимся, но я отлично знаю, каким опасным может быть этот человек.
— Кирилл Олегович, приветствую, — с усталой улыбкой поднимается навстречу и тянет руку для рукопожатия.
Мы, как два боксёра перед боем, долго смотрим друг другу в глаза, не говоря ни слова.
— Отличный клуб, сигары высший класс, — улыбается, обводя помещение руками.
— Точно для этого пришли?
— Ты изменился, — замечает, усаживаясь обратно в кресло, я занимаю место напротив. Вытягиваю ноги, откидываюсь на спинку и смотрю прямо на Архипова.
Его опасно выпускать из поля зрения.
— Мне уже тридцать шесть, не восемнадцать.