Челюсти вновь сомкнулись на искалеченных ногах, причиняя
невероятную боль, и именно в этот момент Рамазан смог сложить
наконец немеющими руками последнюю печать и активировать самое
запретное заклинание своего тахума. Мужчина тут же почувствовал
сильный укол и пульсацию собственного ядра, могучим потоком живицы
пронёсшуюся по всему измученному телу. А в следующее мгновение
ощутил жуткую, нереальную пустоту, вдруг образовавшуюся в груди,
когда древние чары удалили источник живицы из его тела, переместив
дестабилизированное ядро, выглядевшее сейчас как небольшой
кажущийся стальным шар, поближе к спине мерзкого монстра.
Могучего взрыва, последовавшего за этим, буквально на мелкие
клочки разорвавшего ничего не подозревающего кушкафтара и
повалившего множество деревьев поблизости, Рамазан уже не застал,
вновь провалившись в липкую, тягостную пустоту. Впрочем, коварство
древних могучих клановых чар, наказывающих поколения Авшалумовых за
их использование, заключалось в том, что, убивая всё живое вокруг,
самому применившему их сахииру «Кара Шипастого Змея» уйти просто
так из жизни они не давали.
Искалеченное и переломанное почти в эпицентре взрыва тело было
отброшено далеко в сторону, но тем не менее ещё было не совсем
мертво, и, более того, через какое-то время человек даже пришёл в
себя. Страдая от безумной боли, но не имея возможности обрести
покой, его душа и сознание всё ещё удерживались могущественными
чарами в уже мёртвом теле.
Сахиир быстро потерял счёт времени. Кажется, прошло несколько
часов, а может быть, и дней. В какой-то момент его, фырча и
повизгивая, начал пожирать какой-то мелкий зверёк, но того спугнули
медленно опустившиеся с неба стервятники, также поспешившие
приняться за трапезу. И мёртвый сахиир всё это чувствовал,
мысленно, как в детстве, проклиная своих далёких предков, выбравших
для клана Авшаровых такой непростой путь. А может, просто не
имевших выбора, в связи с особенностями их живицы.
А затем мертвец ощутил, как задрожала земля, на которой он
лежал. Это не вызвало у него особого интереса, потому как в
пульсирующем болью разуме просто не оставалось места для таких
эмоциональных процессов. Он просто понял, что к нему приближается
что-то очень большое, а затем услышал, как хрустят огромные
деревья, ломаемые гигантской тушей, словно хрупкий, иссушенный
тростник.