— Пушечному мяса имени не давали.
У них это вызывало бесконечный хохот.
Я же мог ответить тоскливой улыбкой, обещая каждому дать
имя.
Тридцать минут болтовни закончились жирным завтраком из мяса
кабана и макарон. Алюминиевые походные миски быстро опустели под
гнетом голода. Вилка в единственной руке почти мелькала, бойцы лишь
провожали ее, как и исчезающую в утробе порцию.
Когда закончил, потребовал добавки, на что одноглазый развел
руками.
— Товарищ командир, еды мало. Все, что есть, это выкупленные в
Швартовске крупы, да подстреленная дичь. А патрон беречь нужно.
— То есть, мы доедаем последние крохи?
Одноглазый тяжело вздохнул:
— Есть еще консервы, но это на черный день. Когда возможности
раздобыть пищу больше не будет. Пока же как-то справляемся.
Задницу жгло желание сказать: «Есть у нас патроны.», — но я
быстро отмел эту чушь. Патроны не есть, а будут, и только через
призыв. Тот, по ощущениям и чугунной уверенности, восстановился,
причем для обоих отрядов.
Это означало одно — я проспал два дня, как минимум.
Из-за шума и громких разговоров закладывало уши. Мы просто
галдели, пытаясь развеять нелегкое положение, куда нас занесли
обстоятельства.
Тогда я почувствовал, как на правое плечо сжали.
От хитрых ухмылок бойцов меня аж перекосило. Я уже догадался,
кто стоял за спиной. А потому внезапные объятья встречались с
мужеством и екнувшим животом.
Ухо обожгло горячее дыхание. Шепот разгонял кровь по жилам.
Однако радости в словах не было:
— Здравствуй, командир. Эта Ханако счастлива. Спасибо Ками-сама,
ты выжил.
Неловкая пауза делала покашливания бойцов куда более смущающей.
Полицейские внезапно нашли дела на улице. Бородач с умным видом
уставился в ретранслятор и потопал в соседнюю, третью комнату. А
одноглазый, сосредотачивая во вздохе печаль вселенной, ушел туда,
где я проснулся.
Сердце забилось чаще. Я остался наедине с девушкой, впервые за
три года. Только дух этой встречи пропах насквозь долгими слезами и
отчаяньем. Это не знание. Это потустороннее понимание.
Ладонь легла на руки Ханако, обнимавшей меня долгие минуты.
— Сержант, как вы смеете проявлять неуважение к
командованию.
— Командир, как смеете вы упрекать меня в неуважении, когда сами
почти бросили нас.
Она уткнулась в затылок. Волна тепла слетела с волос к шее.
Дрожь заставила голову отключиться.