— Знаю, — Остерман пожал плечами. — И ты, государ, Петр
Алексеевич, тоже знал бы, если бы проявлял хот малэйшее усердие в
учении.
— Не увлекайся, Андрей Иванович, — помимо моей воли в голосе
прозвучала неприкрытая угроза.
— Христиан Голдбах, твой учитель математических наук, государ, —
Остерман не был бы Остерманом, если бы угрозу не почувствовал, и не
принял во внимание. — Он сейчас в Москве, насколко я знаю.
Наверное, думает, что государ одумается, и продолжит обучение.
Хотя, я уже вижу, что учит, тебя, государ, уже нечему. — Дверь на
этот раз за ним закрылась, а я все еще смотрел в ту сторону, не
понимая, как я сам про Христиана Гольдбаха не додумался?
Задрав голову, я смотрел вверх, где в корзине воздушного шара
подпоручик вновь созданного воздушного полка Головкин отрабатывал
передачу сообщения при помощи горящих светильников, стекла которых
были выкрашены в разные цвета, в основном красный и зеленый. Нужно
было понять, какой именно цвет лучше будет виден на расстояние.
Сегодня был юбилейный десятый раз, когда на шаре в небо поднимался
человек, потому что до того момента, как я жестко наехал на Эйлера,
он гонял свое изобретение порожняком, корзина была в большинстве
случаев пустой, максимум с какой-нибудь бедной собачкой, которая
изгаживала ее во время своего полета так, словно у нее был месячный
запор и тут его прорвало.
За спиной раздался стук копыт, и буквально через минуту ко мне
подбежал запыхавшийся Репнин, успевший спешиться и передать поводья
кому-то из гвардейцев.
— Сколько? — я покосился на него, и снова посмотрел на шар и
человека в корзине, машущего фонарями в определенной
последовательности. Здесь внизу было жарко, настолько, что я стянул
камзол и стоял в одной шелковой рубашке, позволяя легкому ветерку
охлаждать разгоряченное тело. Там же наверху было не в пример
холодно, и Головкин, застегнутый на все пуговицы, стоял поближе к
горелке, ловя исходящее от нее тепло.
— Почитай две с половиной тыщи саженей, — Репнин тоже задрал
голову. — Но это с сосны да с помощью трубы. Просто глазом —
меньше.
— А цвета?
— Да одинаково оба моргают.
— Пойдет, — я отвел руку от глаз и посмотрел на часы, по которым
засекал время, что Головкин уже находился в воздухе. Это была
полностью моя стихия — эксперимент, и я ожидал от него хороших
результатов, потому что все расчеты указывали на то, что результаты
должны быть хорошими.