— Должно быть, они способны присоединить к себе
столько спирита, насколько хватит их воли, — предположила Кейн,
потому что изначально схематиков порождала именно
сверхсовместимость человеческой воли и медиатора. — Спирит без воли
пассивен, требуется хотя бы первоначальный импульс, чтобы
активировать схему.
Джек снова склонил голову и посмотрел взглядом,
который Кейн никак не могла понять:
— Ты и правда училка до мозга костей. Если рядом
гибрид, надо не рассуждать, как он устроен, а бежать прочь сломя
голову.
— Я всегда могу рассуждать, пока гибридов здесь
нет.
У мастресс были свои методы, чтобы защищаться от
спирита, но в целом Джек был прав. Если нечто подобное появлялось
на горизонте, следовало спасаться бегством.
Кейн представила, что случилось бы с человеком, не
успевшим убежать, и передернулась.
— Это просто от холода, — сказала она, прежде чем
Джек успел бы позлорадствовать.
Он несколько раз потер ее спину ладонью — широко и
очень фамильярно — и усмехнулся:
— Теплее?
Кейн предпочла не отвечать.
* * *
Стерлинг ни разу не видел спирит-поединки, не попадал
в аномалии и оказался совершенно не готов к тому, как быстро все
переменилось. С абсолютного штиля до урагана.
Когда прогремел первый взрыв, его швырнуло вперед, и
показалось, что все тело прошили ледяные иглы. Он ожидал, что
спирит окажется обжигающим, но тот был холодным. Он был огромной
ледяной волной, захлестывающей и неодолимой, бесплотной лавиной,
которая выбивала воздух из легких. Это было почти как во время
погружения за «Сильверной», только на сей раз Механик не собирался
защищать его своими нитями.
Руку обожгло болью, и показалось, что в мешанине
вокруг разлетелся веер красных брызг.
Что-то ударило бок, накатила паника. Стерлинг
попытался извернуться, найти точку равновесия, а потом его вынесло
вперед, на острые, острые спирит осколки.
Он успел зажмуриться, прежде чем они впились в его
тело, и все словно отдалилось, ушло в темноту, тягучую и
безразличную, с которой, должно быть, и начиналась
смерть.
Стерлинг не знал, сколько это длилось, но потом он
вдруг услышал песню.
Чистый высокий голос без слов тянул незамысловатый
мотив совсем рядом.
Стерлинг осознал, что жив, и открыл глаза.
Он лежал на паутине из сплавленных до неузнаваемости
схем, и из этих схем, со дна, словно пытаясь вырваться наружу,
тянулись люди — как и все вокруг они состояли из спирита, матово
светились, разевали рты в беззвучном крике, но не издавали ни
звука.