— Что, крыска, струсила? — ехидно протянул Гундольф, пригибаясь
за очередным камнем. Голос его, отражённый от стен бочки, звучал
гулко. — На, получай!
Хвостатый опять увернулся. Наклонился подобрать с земли тележку,
которую мастерил из палок, и думал бежать в дом, но тут крик
Гундольфа заставил его бросить дело и оглянуться. Совсем не
победный это был крик.
Проржавевшая бочка, пожалуй, не лучшее средство, чтобы плыть через
топь, да ещё и с грузом камней на дне. Толстяк немало потрудился,
собирая снаряды для атаки. Борта и так-то стояли едва не вровень с
зелёной водой, а после броска, в который Гундольф вложил всю силу,
бочка накренилась и зачерпнула вонючую жижу.
Мальчишки замерли, глядя друг на друга. Никто из них не знал,
что делать. Голубые глаза, округлившиеся от страха, не отрывались
от тёмно-карих, тоже широко раскрытых.
Но вот страх пересилил гордость.
— Помоги! — прохрипел Гундольф, у которого от ужаса перехватило
дыхание. — Ковар, вытащи меня!
Вспомнил-таки имя, а то всё «крысёныш» да «крысёныш».
Хвостатый раздумывал недолго. Лезть в воду — верная смерть.
Бочка недалеко от берега, протянуть бы что-то длинное, но что? Свой
шест этот герой упустил. На замшелом островке ничего не росло, не
хранилось тут и веток, заготовленных для растопки. Родители не раз
повторяли, что огонь на болотах лучше не разводить. Зимой грелись,
натягивая на себя ворох тряпья, а питались тем, что растёт в лесу,
да птичьими яйцами. Вот только рыбу ели варёной, но рыбачить ходили
к лесному озеру и огонь разводили там же.
Рыба! В углу у двери хижины стоит отцова удочка, доставшаяся
тому ещё от деда, а тот её, верно, где-то стянул, уж больно хороша
она для хвостатых. Не один сосед просил обменять, но отец удочку
берёг. Удилище длинное и должно дотянуться до бочки.
Мальчишка метнулся к двери.
— Куда ты? Не бросай меня! — заорал за спиной глупый Гундольф.
Лишь бы не принялся барахтаться со страху и не утоп взаправду.
Ковар оглядел хижину в последней надежде, но нет, здесь
действительно не оказалось ничего другого, что подошло бы, кроме
отцовой удочки. Поколебавшись мгновение, мальчишка решительно
протянул руку и сжал удилище, а затем поспешил наружу. Пришлось
войти в воду едва ли не по пояс.
— Держи!
Толстяк дёрнулся, ухватил широкий конец удилища. От страха он,
похоже, ничего не соображал, уж точно не заботился о том, чтобы
удочка осталась целой.