— А кто обитает во-он на том островке? — поинтересовался
Хвост-Хитрец, ещё юный, только прибывший в эти места, у старого
обитателя болот.
— Завирушка, — ответил тот. — Премерзкая девчонка. Встретишь её,
бывало, скажешь «доброе утречко!» и только начнёшь по доброте
душевной пересказывать последние новости, как она выпучит на тебя
свои глазища, развернётся да и прочь пойдёт, даже на приветствие не
ответит. Будто не нашего роду-племени, до чего же угрюмая и
недружелюбная! И двух слов за жизнь свою, наверное, не сказала...
стой, ты куда это?
Но Хвост-Хитрец, подняв с земли свой единственный узелок с
пожитками, уже прыгнул в бочку с проржавевшим ободом, одну из
многих, служившую тут лодкой, и оттолкнулся шестом, взяв курс на
островок. Бочка была широкой, устойчивой, со спиленным верхом.
— Тьфу, — только и сказал его недавний собеседник. — И этот
такой же. Два сапога пара!
И так и вышло. Хвост-Хитрец и Завирушка отлично поладили. Если
что и омрачало когда их жизнь, то сын.
Ковар никогда не понимал, зачем прозябать на болотах, и едва только
смог, перебрался в город, из которого однажды бежали его
родители.
С тех пор лишь единожды он и появился на родном пороге.
— Ваша внучка, — хмуро произнёс Ковар вместо приветствия, отводя
мокрую тёмную прядь, прилипшую ко лбу.
И пока Завирушка и Хвост-Хитрец ахали над вопящим свёртком, их
сын неслышно шагнул за порог и растворился в ночной тьме, в шуме
ливня. Больше никогда они его не встречали и не получали ни единой
весточки. И никто из встречных, бывавших в городе Пуха-и-Пера, не
мог припомнить, что видал там кого-то похожего на Ковара.
Впрочем, городом Пуха-и-Пера город звался давно, в те времена,
когда миром правили пернатые. Сейчас он именовался городом Пара, но
и бабушка, и дедушка терпеть не могли это название и не употребляли
его.
Как бы то ни было, с момента появления у них Хитринки жизнь
стариков пошла повеселее.
— О-хо-хонюшки, — сводил брови в притворном сочувствии Криводух,
тот самый сосед, что любил поболтать. — Помрёте вы, значится,
старички, и останется девчонка сиротинушкой.
Завирушка и ухом не вела, слыша такие речи, лишь задирала нос
выше и проходила мимо. А Хвост-Хитрец скалился, и Криводух потом
долго жаловался сочувствующим, что его опять обидели.
Вот только вышло так, что Криводух же первым и помер, оставив
внучка-сиротку. Чем-то скверным болел в ту зиму народ на болотах, и
малыш Прохвост разом потерял родителей, а затем и деда. Что
удивительно, никто из тех, с кем приятельствовал и делился
сплетнями Криводух, не спешил забрать дитя, и в конце концов
Завирушка явилась в опустевшую лачугу, из которой второй день
доносился плач. В тот день у Хитринки и появился названый брат. Но
это дело прошлое, вернёмся к настоящему.