— Не скажу, что мне холодно, —
ответил я. — Но одеться, разумеется, стоит. В таком виде не
хотелось бы выбираться отсюда.
Я подошёл к Левашову и стащил с него
штаны. Роста мы были одинакового, разве что он немного полнее, но в
брюках был ремень, что оказалось очень кстати. Ещё я снял с него
куртку, которую тоже сразу надел на себя, и кроссовки. Они, вообще,
подошли мне идеально. Молодой граф остался в трусах, носках и
рубашке.
Я подобрал с пола верёвки, которые
сбросила с себя Арина, и крепко связал ими Левашова. После чего
посадил его, прислонив к стене.
— Жалкое зрелище, — сказала княжна,
оглядев своего бывшего жениха, и снова пнула его, на этот раз в бок
и уже без особой злости, а скорее с презрением.
От этого удара Левашов неожиданно
очнулся. Он застонал, открыл глаза и попытался пошевелить руками.
Понял, что связан, посмотрел на нас с Ариной, и его лицо перекосило
от злости. Так как я не знал, насколько быстро действует серебро,
то на всякий случай взял в руку кирпич. Магические способности ко
мне ещё не вернулись, а кирпич уже зарекомендовал себя, как
надёжное средство.
Лицо Левашова стало очень серьёзным,
было видно, как он пытается сконцентрироваться, чтобы наложить
какое-то заклятие. Я уже приготовился метнуть ему в голову кирпич,
но наш бывший похититель и нынешний пленник снова скривился и
прорычал:
— Суки!
Значит, серебро уже работало. Я
отбросил кирпич в сторону и сказал:
— Сегодня не твой день.
Арина тем временем подошла ко мне и
неожиданно обняла меня и поцеловала — эффектно, страстно, горячо. Я
понял, что она это делает, чтобы морально добить бывшего жениха, но
всё равно сначала растерялся. Правда, быстро сориентировался и
подыграл — обнял девушку и прижал к себе. Боковым зрением я видел,
как перекосилось лицо Левашова, как напряглись вены у него на
шее.
А мы продолжали делать ему больно.
Наш страстный поцелуй становился неприлично долгим. И это был самый
необычный поцелуй в моей жизни — я не испытывал к Арине каких-либо
чувств, мне не нравился вкус этого поцелуя, так как я ощущал языком
неприятную кислинку крови княжны, что сочилась из её разбитой губы,
мне вообще было не до поцелуев, потому что меня всё ещё трясло. Но
при этом мы целовались и целовались, словно находились в плену
какого-то странного наваждения.