Мне приходится переместиться чуть вперед, ориентируясь почти вслепую. То еще удовольствие. Сажусь среди кучи сена, ощущая себя курицей, а Баров находит те самые пледы.
– Видишь, ты прогрессируешь. Нашел во мне хорошее качество, – подмечаю невзначай.
– Какое же? – он усаживается рядом и подает мне большой и толстый, но чуть сыроватый плед.
– Меня выдержит деревянная старая лестница, выходит, я не толстая. А после ночи на сене смогу назвать себя неприхотливой. Почему мы спим на сеновале?
Честно говоря, не представляю, как я буду здесь спать. Удобством не пахнет, лучше разве что было бы в какой-то грязной канаве. А так у меня ощущение, будто меня просто бросили в траву. По существу, так и есть.
– Ворчишь, как старая бабка. То тебе не то, это не то. Сама хотела огромную кровать, вот она, наслаждайся, – приглушенный голос звучит совсем рядом.
– Подвинься, Баров, ты же за большим пространством сюда пришел.
– Я о тебе забочусь. Замерзнешь, сама будешь ко мне жаться.
– Вот уж обойдусь, – фыркаю равнодушно, – на дворе лето.
– Как хочешь, Исаева, было бы предложено.
Вот опять так запросто отказывается от меня, что становится обидно. Хочется дуться и говорить колкости, а я почему-то ловлю себя на улыбке. Она неизбежно становится результатом наших долгих препирательств. Чертов словесный пинг-понг. Он доставил мне удовольствие, завел, сделал зависимой от желания повторить и ждать следующего ядовитого ответа.
Но я же не хотела наслаждаться, я хотела быть расчетливой…
– Попробуй поспать, – зевая, советует Баров. – Завтра нужно рано вставать. Помогать деду.
– Легко сказать, – бормочу, полностью завернувшись в плед, как в кокон, – здесь очень, – зевнув, едва не сворачиваю челюсть, – неудобно…
– Оно и видно, – насмешливо комментирует Баров, и сквозь сон я чувствую руки, что притягивают меня к себе.
***
– Просыпайся, принцесса на горошине, – сквозь муть сна проникает голос с хрипловатыми нотками. С трудом приоткрываю один глаз, потом второй, делая над собой невероятное усилие.
– Господи, сколько времени? – продираю-таки глаза и приподнимаюсь на локтях. – Как ты меня назвал?
– Принцесса на горошине, – повторяет.
Широкая улыбка растрепанного Барова заставляет и меня улыбаться, чуть-чуть, невольно заражаясь, но я тут же гашу в себе ее. Чему тут улыбаться?