– Я спрашиваю, сколько тебе разогреть? – обратилась ко мне
медсестра с миленьким кругленьким личиком.
– А знаешь что, – я махнул рукой, – чтобы семь раз суп не греть,
давай всю кастрюлю.
– Ведь лопнешь! – картинно рассердилась девушка.
– А ты налей и отойди, – через боль в рёбрах усмехнулся я. –
Кстати, я вас вчера как следует, объел, вот двести рублей. Извини,
больше нет.
Я выложил две бумажки бежево-фиолетового цвета, на которых был
изображён с одной стороны Владимир Ленин в анфас, а на другой –
московский кремль. Конечно, по той своей жизни я помнил сотку
немного меньших размеров и другого оттенка, и Ленин на ней был в
профиль. И когда же произойдёт эта денежная реформа? В принципе,
какая разница.
– Мы с больных денег не берём, – гордо передвинула денежные
купюры в мою сторону Марина.
– А я – не больной, – я вернул их обратно, – я – травмированный.
У меня, может быть, психологическая травма, а вы от денег
отказываетесь.
– Бери-бери, – в ординаторскую залетела Лариска, – мы на эти
деньги картошечки купим, потом отварим, и бутылочку вина.
Она снова весело подмигнула мне, и толкнула в плечо Марину.
После кастрюли супа в ординаторской я проглотил за завтраком две
порции гречневой каши. Потом немного послонялся по этажам
госпиталя. Больные между уколами и процедурами самозабвенно
резались в домино и шахматы. Я глянул краем глаза на примитивные
комбинации любителей передвигать шахматные фигуры, и мне сразу
захотелось спать, поэтому осторожной шаркающей походкой я двинулся
в свою персональную палату. «Бдительного» милиционера, который
постоянно храпел на посту, по всей видимости, вернули спать на
более ответственное место службы. Зато в палате около письменного
столика меня ожидал практикант, студент.
– Ну, где вы пропадаете?! – подскочил он, когда заметил мою
побитую физиономию. – Самуил Михайлович вас везде обыскался. Вам
срочно нужно на рентген.
– Что я, флюорографию никогда не делал? – я сел на кровать. –
Мне сейчас нужно часик поспать, а потом как следует поесть, засекай
время, Витюша.
Я завалился боком поверх одеяла и закрыл глаза. Презабавный
парень был этот студент, все его звали здесь Витюшей, так как
Самуил Михайлович был близким другом его отца и помнил нашего
практиканта с младенческих лет. Так детское имя и перекочевало в
больничные покои. Единственный недостаток Витюши, который иногда
злил, а иногда и забавлял, была фантастическая рассеянность. Его
могли послать за одним лекарством, а он приносил совершенно другое,
и даже порой не в ту палату. Поэтому от греха подальше прикрепили
студента ко мне, чтобы следил за моим общим состоянием.