– А я? – подал голос Дима.
– Хрен от муравья, – в тон ему ответил давешний попутчик. – Мы
со Стылым вдвоем справимся, на кой ляд еще и тебя багажом везти?
Опыта никакого, языков не знаешь, Врата открыть не в состоянии.
– Там может быть мой отец, – упрямо мотнул головой Дмитрий. – И
я хочу его найти.
– Стас дело говорит, – вступился за своего соратника Стылый, –
только мешаться будешь.
– Всевед, ну объясните вы им! – умоляюще посмотрел на начальника
заставы Дима. Тот ответил ему ехидным взглядом.
– А и вправду, мальчики, возьмите паренька прогуляться, –
елейным голосом произнес старик и улыбнулся одними уголками губ, –
заодно и опыта наберется, глядишь, толк какой с него выйдет.
Стас бросил на Диму испепеляющий взгляд, но промолчал.
– Пристрелят – сам будешь виноват, – обнадеживающе сообщил ему
Стылый и дружески хлопнул по плечу. – Пойдем, подберем тебе
кой-чего из снаряги.
Песчаная буря улеглась столь же быстро, как и началась несколько
часов назад. Белесое солнце, словно приколоченное к зениту, жарило
так, что с Димы ручьем лил пот, да и провожатые, видимо, в отместку
за проявленную инициативу, нагрузили его рюкзаками, как вьючную
лошадь. Воздух казался ужасно сухим и драл глотку, что твой наждак,
пристегнутая к поясу фляжка уже опустела наполовину, но Дима решил
во что бы то ни стало терпеть жажду, чтобы сэкономить воду.
Знаменитые пустоши Клондала полностью оправдывали свое название
– вокруг было именно что пустынно, тоскливо и неуютно. Каменистая,
с шелестом осыпающаяся под грубой подошвой почва, низкий колючий
кустарник, чахлые кособокие деревца, из последних сил цепляющиеся
за свою никчемную жизнь. Трава здесь почти не росла, только в тени
камней местами стелилась какая-то узколистая, похожая на лишайник
поросль, при виде которой на ум Диме приходило кривобокое слово
«ягель». Кое-где бурая глина перемежалась серыми каменистыми
выступами да осыпями красноватого песчаника, напоминавшего издалека
куски застывшей лавы. Наверное, именно так должен был выглядеть
типичный марсианский пейзаж в представлении литераторов конца
девятнадцатого века.
Хуже всего было то, что ландшафт то нырял в пологую низину, то
резко забирал вверх: ноги на подъеме вязли в перемешанном с глиной
песке, точно в болоте, сбивали дыхание, выжимая вместе с потом
остатки сил. Широкополая панама цвета хаки, прикрывавшая глаза от
обжигающих солнечных лучей, уже давно стала мокрой. Дима, стиснув
зубы, терпел.