– Если поднажмем, до заката будем на месте, – бросил ему Стылый,
взбираясь по сыпучему склону очередного холма. Стас, очутившийся
наверху чуть раньше, внезапно замер на месте, предостерегающе
подняв руку, Дима от неожиданности едва не налетел на его
коренастую спину. Пограничник вскинул карабин, приник к оптическому
прицелу, чуть поводил стволом из стороны в сторону. Стылый,
последовавший было его примеру, хмыкнул, опустил оружие и вдруг
протянул его Диме. Показал заскорузлым пальцем направление.
Сначала в непривычном для глаза окуляре он не различил ничего.
Те же камни, песок, приземистый кустарник. Потом меж двух округлых
валунов ему почудилось какое-то движение, и он наконец разглядел в
прицеле… нечто.
Большая собака или гиена. Шерсть серая, с бурой подпалиной,
почти сливающаяся по цвету с окружающим пейзажем. Нет, все-таки для
собаки движения какие-то странные: встревоженно застывая, существо
опускалось на четвереньки, но как только решало вприпрыжку
перебежать на другое место среди камней, все же принимало почти
вертикальное положение. Сначала Дима разглядел длинный подвижный
хвост, а потом существо оглянулось, прежде чем окончательно сгинуть
в близлежащем овраге. Мордочка у него была живая, почти разумная,
обезьянья.
– Мартыш, – прокомментировал Стылый, – живут тут такие в горах.
В долину, правда, спускаются редко.
– Идемте, не на что там смотреть, – мрачно поторопил их Стас,
закинув карабин за спину.
Хуже всего в длительных походах ничего не знать о конечной цели
путешествия. Солнце уже клонилось к западу, когда Стас, взобравшись
на вершину очередной гряды, снял с плеча и опустил на землю оружие
и рюкзак. Обессиленный Дима буквально повалился рядом и лишь спустя
минуту, оглядевшись, увидел в сотне шагов впереди причину привала:
опираясь на невысокую насыпь, равнину пересекало железнодорожное
полотно, по всей видимости, то самое, которое он заприметил с
воздуха еще накануне утром.
– На, глотни. – Стылый заботливо протянул ему фляжку, из которой
явственно тянуло чем-то крепким и высокоградусным. Дима с
благодарностью кивнул, отхлебнул, поморщившись, – сил на лишние
слова уже почти не осталось. Как и у любого городского жителя,
непривычного к долгой ходьбе, у него предательски ныли ноги. Дима
привалился к рюкзаку, вытянув натруженные ступни в надежде, что
боль наконец стихнет.