Там, где она остановилась, он разглядел силуэт дерева — огромное
чардрево развело свои лапы почти на сотню ярдов. Он не мог встать,
даже опершись на меч — тот по гарду утонул в снегу, поэтому воин
полз к чардреву. С каждым футом вьюга стихала, а снег становился
менее глубоким. Когда он достиг корней, то понял, что снег кончился
— под ним была земля, черная и твердая.
Он привалился к стволу, сев между корнями — такими огромными,
что он не мог бы их обхватить. Воин поднял голову. Меж белых ветвей
и красных листьев проглядывало небо — черное, с яркой россыпью
звезд — такое бывает только перед рассветом. Те же звезды смотрят
сейчас на его семью.
Его мысли прервал медвежий рев. Возможно, ему все же придется
умереть в бою.
Справа от него из темноты вышла громадная тварь. Если бы она
встала на задние лапы, была бы втрое выше мужчины. Правая рука
потянулась за мечом, но пальцы — те, что остались — схватили лишь
пустоту.
К счастью, те мгновенья, которые он потерял, вытаскивая меч из
ножен левой рукой, медведь — если это создание могло так называться
— ничего не делал.
Оперевшись увечной рукой о ствол, он смог подняться. Зверь
смотрел на него желтыми глазами, полными рокочущего гнева. Лишь у
одного человека он видел такой взгляд.
Единственное, о чем жалел воин — то, что не видел ребенка
любимой. Мальчика, которому не мог быть отцом.
Листья чардрева засияли красным.
Рассвет.
* * *
Мальчик замерзал.
Вода заливалась ему в рот, в уши, в нос, ледяным молотом била по
голове. Холод был всюду. Казалось, он проник даже внутрь, под кожу,
в грудь, в живот и распускался там острыми синими цветами.
Джон слышал голоса сквозь толщу воды — он их не узнавал. Через
маленькое, не закрытое льдом окошко на него равнодушно смотрел
кусочек серого неба. Он становился все меньше, все дальше, пока
вовсе не стал далекой точкой, единственным источником света в
бесконечной, холодной темноте.
Он опускался все глубже, а холод подбирался все ближе к сердцу.
Почему он до сих пор не коснулся дна? Почему не задохнулся? Сколько
он уже тонул? Джон хотел дернуться, но не мог пошевелить даже
пальцем — холод сковал его, запер в собственном теле.
Он хотел закрыть глаза, но не мог даже этого — маленькая,
тусклая звездочка все равно оставалась перед взглядом.
И голоса. Голоса не смолкали, они становились все громче и
громче. Джон слышал их, будто вокруг не было толщи воды, будто он
стоял во дворе Винтерфелла.