Ему снилось суровое лицо отца. Рикард Старк стоял в богороще,
облаченный в черные доспехи, на его поясе висел Лед. Шлем лежал в
снегу у его ног, погнутый, словно на него наступил великан.
— Если сражаешься — побеждай, — пророкотал лорд Рикард; в его
глазах плескалось разочарование, — побеждай! — крикнул он и
вспыхнул зеленым пламенем.
Кожа его медленно обугливалась; глаза уже вытекли, волосы
сгорели, но он продолжал говорить.
— Побеждай...
Обугленная рука в оплавленных доспехах легла на плечо Эддарда, и
запах, ужасная вонь, пропитавшая тронный зал Красного замка,
заставила отвернуться.
Нед увидел сердце-древо. Оно было белым, ослепительно белым; в
шелесте кровавых листьев были слышны имена его мертвых друзей, а
лик на нем было детским лицом Бенджена, полностью обескровленным.
Из пустых глазниц тек красный сок, от него пахло железом и кровью.
Нед не мог на это смотреть.
Он хотел уйти, но, обернувшись, прямо перед собой увидел Брана.
Старший брат возвышался над ним, словно лютоволк над собакой, а его
налитые кровью глаза смотрели с укором. Серые, будто покрытые
пеплом губы разомкнулись.
— Теперь ты лорд Винтерфелла... — прохрипел Бран.
Кожа на его шее почернела, указывая, где была проклятая
веревка.
Эддард опустил глаза и увидел под ногами пруд богорощи. Вода в
нем была черна как ночь, и дна не было видно. У самой поверхности
виднелось бледное, прекрасное лицо его сестры. Лианна была одета в
свадебное платье, серое и алое, цвета Старков и Таргариенов. Она
погружалась глубже и глубже.
"Она мертва, — сказал себе Нед, — это лишь сон".
И прыгнул за ней.
Удивительно, но, добравшись до Винтерфелла, Эддард ощутил
облегчение. Джон Аррен, может, и стал ему вторым отцом, но Орлиное
Гнездо никогда не могло стать его домом. Конюх Ходор, если это было
возможно, вырос ещё больше. Кузнец Гован, ровесник Старка, оброс
жесткой черной бородой и нашел себе подругу — рядом с ним стояла
маленькая рыжая девушка со светлым лицом. Сир Родрик Кассель,
немолодой рыцарь с сединой в каштановых волосах, широко улыбался.
Если кто-нибудь спросил бы Неда, кому он доверяет больше всех, тот
назвал бы Джона Аррена, но подумал о сире Родрике. Рыцарь знал, что
сейчас не место для улыбок, но он был рад видеть Неда — и улыбался.
Кассель не умел лгать ни словами, ни лицом.