– Я что, зря меч с собой
таскаю? – она хотела было взять клинок в руку, но взгляд Ш’янта
пригвоздил ее к месту.
– Я не прошу, малявка. Я
приказываю.
– Хорошо подумал? –
Безымянная кивнула в сторону моста, где из переплетений корней
выбралось еще четыре твари.
Тряхнув головой, она
отстегнула меч. Невозможно постоянно отсиживаться за чужой спиной.
Тренировки Базель были не зря! Не для того она несколько месяцев
стирала руки в кровь, чтобы полагаться на
кого‑то.
Ш’янт недовольно
нахмурился и хотел что‑то сказать, но тут расколотый, замеченный
первым, оторвался от корней и поднял голову. Из разинутой
окровавленной пасти вырвался сдавленный хрип, через секунду
переросший в пронзительный вой.
Мелкая, как оказалось,
умела удивлять.
И она решила доказывать
это максимально часто. Сердце все еще громко ухало в груди после
незамысловатой и даже странной прихоти, пришедшей в эту белокурую
голову минуту назад. Когда она к нему прикоснулась, Ш’янт подумал,
что рехнется – прямо здесь и сейчас.
Он даже не мог четко
мыслить в этот момент – все перед глазами затянуло кровавым
туманом, а в голове грохотала только одна мысль:
«Хочу‑хочу‑хочу!»
Безрассудная,
глупая, маленькая смертная.
Нельзя дразнить
диких зверей. Они могут сорваться и взять то, что ты так
неосторожно предлагаешь.
Не ведут себя так
девочки наедине с незнакомцами. Она должна быть испугана, плестись
позади и думать всякие глупости о скорой смерти! Или предательстве.
Оплакивать наставницу, пусть даже та и была редкостной
сукой.
И будь Ш’янт проклят, но
он умер и воскрес одновременно, когда ее узкая ладошка тронула
ленты на локте. Такое простое прикосновение, а его чуть не
вывернуло наизнанку, перетряхнуло всего. В жилах вскипел голод –
старый и едкий, как кислота. Он растекался по венам, стучал в
висках, умолял прижаться теснее к обжигающим ладоням. Дрожащим и
пахнущим мятой.
Интересно, как ее руки
чувствовались бы на открытой коже?
Как бы тонкие пальцы
вплетались в волосы? А если бы она сжала их в кулаке и потянула
назад? Он бы сошел с ума, совершенно точно. И, возможно, сделал бы
с ней то же самое.
От одной мысли о белой
коже, под которой пульсировала голубоватая венка, челюсть свело
судорогой, а губы пересохли.
И вот она проделывает
этот трюк снова. Все его естество содрогнулось от изумления, когда
золотистый клинок, на полном ходу, врубился в лицо ближайшего
расколотого. Оно треснуло, точно переспевший орех, кровь брызнула
на белоснежные корни под ногами. Тело рухнуло и несколько раз
дернулось, а цепкие пальцы ухватили воздух в отчаянной попытке
сцапать врага, но девчонка не опустила взгляд.