Раз сюда дорога
заказана, то пусть и вещи останутся в
прошлом.
Правда, в мешке все еще
лежал дневник, но за все время Май так и не успела записать ни
единой строки. Страницы оставались совершенно
чистыми.
Выбежав к лестнице, она
спустилась в общий зал.
Вокруг не было ни души.
Слишком ранний час, даже хозяин зевал во весь рот, а
девчонка‑помощница едва разлепила глаза, чтобы достать тарелки и
приборы. В воздухе витали запахи свежего хлеба и тушеных овощей.
Кто здесь был ранней пташкой, так это кухарка. Май видела ее
мельком. Сухощавая улыбчивая женщина с темными вьющимися волосами,
вечно спрятанными под цветастым платком, готовая в любой момент
угостить печеными яблоками.
Сама трапеза прошла в
полной тишине. Клаудия думала о чем‑то своем, то и дело хмурилась и
оглядывалась через плечо, словно опасалась слежки. Май молча
впивалась зубами в ароматный бок свежей булочки и представляла, что
ее ждет впереди. Фантазия рисовала картины одну мрачнее другой.
Все‑таки иномирский лес – не лучшее место для человека, ни разу не
державшего оружие в руках.
***
Нам‑Енса родился в
агонии.
Вырос на кровавом
подношении.
Он потянулся к небесам,
когда между людьми и энкулитами произошел последний бой. Один из
тех, где не может быть абсолютных победителей. В книгах, которые
сейчас можно было встретить разве что в библиотеке Первой королевы,
говорилось, что во времена правления энкулитов стигай рассекала
бесплодная пустошь. Ни одна травинка не проклюнулась там, ни одно
дерево не пустило корни.
И к тому моменту, как на
арену вступили люди – слабые и покорные Пожинающему – энкулиты уже
порядочно разочаровали создателя, лишились его милости и большей
части силы. Никто не хотел отказываться от дарованных благ, а люди
стали легкой мишенью в плане кровавой мести. Так казалось первым
детям. Им хотелось в это верить.
На бесплодных полях,
которые только спустя два столетия получили название Нам‑Енса,
разразилась война за благодать Пожинающего. Мало что ослабевшие
энкулиты могли противопоставить людям, хоть и смертным, но полным
жажды жить. Последним ударом для поверженных первых детей стало
изгнание за пределы привычного мира. В холодную черную
неизвестность, которую люди потом, шепотом, будут называть
Энкул.
Из крови, пролитой на
бесплодной земле, появились первые ростки. Они тянулись к небу,
питаемые останками погибших, росли и набирались сил, пока не
превратились в непроходимый лес. Колоссальные стволы, закрученные
спиралями, как башня Беренганд, сплетались кронами на высоте в
половину доли, погружая мир внизу в кромешный мрак. Лишенная света
земля, белая от костной пыли, стала пристанищем для растений,
которых нельзя было встретить больше нигде. Только здесь цвела
кровавка, чей сок мог убить десятерых, только здесь среди стволов
мелькали белоснежные стрекозы, светящиеся в темноте и ошибочно
принятые людьми за светлячков.