– Соскучилась? – иномирец не
обернулся, но Безымянная и так поняла, что мужчина усмехается.
– Что такое Изнанка? – выпалила она,
проигнорировав вопрос.
Из-за жары волосы подсохли и начали
завиваться, на лбу выступила испарина. Казалось, что еще чуть-чуть,
и от одежды повалит пар.
– Паршивое место, что я могу
сказать? – иномирец пожал плечами. – Все мерзости, что человеку
могут привидеться во сне, попадают на Изнанку, – мужчина обернулся,
сделала шаг. Безымянная только сейчас осознала, какой он высокий. И
мощный. – Они поджидают там, высматривают, вынюхивают, протягивают
скользкие щупальца, чтобы ухватить тебя покрепче. Изнанка – мир, в
котором правил нет. Туда живые не ходят.
Иномирец замер всего в полушаге.
Навис над ней, втянул носом воздух, как дикое животное, что
обнюхивает свою жертву, но не коснулся. Прослойка пустоты между
телами, толщиной в считаные дюймы, завибрировала от напряжения.
Сознание прошила раскаленная и
неожиданная мысль, что мужчина жаждет прикосновения. Хотя бы к руке
или щеке, к чему угодно.
Ладони он сцепил за спиной, чтобы не
дать себе ни малейшего шанса, но откровенная жажда читалась во
взгляде. В алые глаза было почти больно заглядывать.
– Клаудия отправит меня туда, –
смущенно выдавила Безымянная, делая шаг назад.
– И у нее для этого есть веские
причины, – карминовые радужки сверкнули в полумраке зала, – но ты в
ее кабинете не бывала. Ты не знаешь.
– Не знаю чего?
Иномирец наклонился, и их глаза
оказались на одном уровне. Тело бил озноб, хотя в комнате было
жарко, как в печке. Волосы взмокли от пота, а в горле застрял
противный кислый комок.
– Что ты – разменная монета,
детка.
Мужчина отстранился и снова отошел к
стене. Когти перчатки скользнули по защитным символам, золотистые
нитки оплели запястье.
– Ты – новое вместилище для их
божества, спящего в башне. Кусок мяса, который пригоден лишь, как
сосуд для души Первородной. И завтра, в единственный день в году,
когда сработает стекло Литгиль, ты пойдешь на Изнанку. Как тебе
такая правда?
Безымянная стояла без движения.
Наружу вырвался тяжелый вздох. Обхватив голову руками, она закрыла
глаза, чтобы не видеть, как зал расплывается и теряет краски. Она
не могла объяснить, почему чувствует себя одновременно раздавленной
и освобожденной. Будто кто-то уронил на плечи непосильный груз, а
затем вытащил из-под завала. И эта двойственность раздирала на
части.