Свалив металлолом у пещеры, я глянул на солнце. Жёлтый шар,
давая всё меньше тепла, неуклонно катился за вершины. И я с
удвоенным рвением взялся за решение самой насущной на данный момент
проблемы ночлега. Взвесил в руке стальную полосу; если заточить, то
даже без рукояти могло бы получиться неплохое мачете, только где
его точить, а главное сколько. Пусть он и тупой, но я всё же решил
именовать инструмент мачете. Перехватив его поудобнее, отправился
вниз по склону за еловыми ветками.
Ближе ко дну распадка стали попадаться верхушки елей и пихт
торчащих из вездесущего гравия. Чем ниже я спускался, тем более
длинные участки стволов, незатронутых осыпью, мне попадались.
Остановившись у самого пушистого дерева, я стал сбивать ветки.
Чтобы ветка отломилась, приходилось молотить изо всех сил, но всё
равно это лучше, чем ломать неподатливую древесину руками.
До наступления сумерек, я ломал и таскал лапник к пещере. Над
вентиляционной шахтой уложил толстые пруты арматуры в виде решётки.
Сверху густо накидал веток, избавившись тем самым от пугающей
чёрной дыры в полу, а также сквозившего туда потока воздуха. Дальше
оборудовал лежбище, исходя из того, что спать придётся практически
голому. Пришлось сооружать некое подобие гнезда, где я планировал
согреться, обложившись самыми молодыми и пушистыми ветками.
За время хождения вверх-вниз чувствительность в стопах снизилась
до приемлемого уровня и, когда солнце зашло, я смог позволить себе
побегать по склону в надвигающейся темноте, практически не разбирая
пути. Вроде минут двадцать назад я ещё наслаждался последними
золотыми лучами, а сейчас уже с трудом вижу очертания скал, где
спрятался вход в пещеру… Чем темнее и холоднее становилось, тем
призрачнее теплилась надежда согреться в этом бетонном коробе в
куче сырых еловых веток. За время неумеренной физической активности
я хорошо согрелся, но ночной ветерок уже начинал холодить костюм,
промокший от пота. Последнюю ходку я совершил практически в полной
темноте, ориентируясь только по протоптанной в гравии борозде.
Перед тем как скрыться в убежище, я бросил взгляд вдаль, за сопку,
и не без радости разглядел в том месте зарево. Чтобы там не горело
— это шанс разжиться хотя бы огнём.
Когда захлопнулась массивная решетчатая дверь, все страхи
ночного дикого леса отступили, но я не испытал особого облегчения,
так как холод уже пронизывал меня вовсю. Забираясь в гнездо, я
усиленно припоминал различные техники самосогревания. Те, что
позволяют тибетским монахам-отшельникам согреваться в мороз, да ещё
и высушивать своим телом мокрые полотенца. Минут пять я потратил на
то чтобы пробраться в самый центр кучи лапника, не потревожив
слоистой структуры гнезда. Кое-как улёгся и затих, пытаясь понять,
были ли мои усилия хоть сколько-нибудь полезными. Я свернулся
калачиком, спрятав ладони в подмышках. Хуже всего было ногам,
которые замёрзли сильнее всего, а греть их было негде.