Кто-то в караване ахнул, решив, что вот-вот случится беда, но
вороной ловко спружинил при приземлении. Резко присел, упершись
передними копытами в землю и едва не прочертив в жесткой траве
длинную борозду крепким задом. А потом так же уверенно, не
сбавляя скорости, заскользил по склону вниз, взрывая широкими
копытами землю. Еще через пару мгновений конь достиг подножия холма
и коротким, но мощным прыжком оказался рядом с седовласым, где и
встал как вкопанный.
– Здор-ро́во, Дядько́! Извини, мы малость
задержались, – раздалось звонкое со спины вороного,
и из-за длинной гривы кто-то звучно чихнул. – Карраш! Ты
опять поднял жуткую пылищу! Неужели нельзя было соскочить
поаккуратнее?!
Конь довольно всхрапнул, ничуть не расстроившись из-за густых
клубов пыли, вьющихся над головами караванщиков. Затем гордо
выпрямился, обведя высокомерным взглядом изумленно разинувших рты
всадников, и дерзко тряхнул роскошной гривой.
Знающие люди присвистнули. Вот это да! Гаррканец[9]! Вон как
глазищи раскосые сверкают! А стать! А характерный
гребешок над переносицей! Нет, точно гаррканец! Причем вороной, что
уже совсем редкость, из той изумительной породы, которая признается
лучшей даже перворожденными!
– Ты опоздал, Бе́лик, – проворчал седовласый,
выразительно нахмурившись.
– Ну и что? – непонимающе переспросил гость,
и Белик, наконец, выпрямился. На Гаррона взглянули
пронзительные голубые глаза под пышной копной коротко стриженных
каштановых волос. Безусое лицо с широкими скулами и острым
подбородком больше подошло бы девице, чем юному балбесу, обожающему
рискованные прыжки в неизвестность. Или же полуэльфу, для которых в
юности характерны некая изнеженность и излишняя мягкость черт. Но
молодой повеса быстро отвернулся, ненароком продемонстрировав
совершенно обычную форму ушей.
– Дядько, я не виноват. Ты же знаешь, что Карраш
совершенно несносен, пока не набегается вволю, поэтому мне
пришлось… Ты обо всем договорился?
– Договорился. Мы идем с караваном, но чтобы я от тебя
больше таких финтов не видел!
– Но…
– Белик!
– Ладно, ладно. – Юноша уныло вздохнул. – Уже и
пошутить нельзя.
– Будь добр, избавь нас от этого сумасбродства хотя бы на
три недели. У меня нет никакого желания устраивать разборки
из-за твоих выкрутасов. Здесь не дом: людей, знающих твою
родословную, нет.