— После
смерти сложно привыкнуть к новому бытию, — вдруг призналась она,
оборачиваясь через плечо. — Личина возникает не сразу. На неё можно
повлиять поначалу. Потому я и хочу помочь мальчонке поскорее
обвыкнуться в новой ипостаси. Воспитаю из него доброго духа
лесного.
— Ауку? —
предположил я.
— Возможно,
и ауку, — она задумчиво пожала плечами. — Я тебе говорила уже, что
он сиротой был. Привык быть один. Всё по лесу разгуливал. В деревню
не рвался. Другие ребятишки над ним смеялись из-за большого
родимого пятна на лбу. Дети умеют быть добры и бескорыстны, а в
следующий миг — невообразимо жестоки, знаешь?
— Знаю, —
хмыкнул я в ответ.
Верея
хотела сказать что-то ещё, но вдруг снова замерла на месте. Так
внезапно, что я чуть было не налетел на неё. Обернулась, прижав
палец к своим губам.
Кот же,
учуяв опасность, выгнул спину дугой. Его жёлтые глаза вперили
сердитый взор в кусты впереди. Там, за густыми зарослями колючего
орешника, кто-то урчал. Видимо, доедал свой ранний
завтрак.
Я пригнулся
пониже и обогнул куст, стараясь ступать как можно тише.
В поросшей
густой травой низине пировали трое тварей, что были похожи на
чертей из детских сказок. Лохматые, рогатые, горбатые. С копытами
вместо ног, с рылами вместо лиц. Они похрюкивали и тихонько
улюлюкали, отнимая друг у друга растерзанную беличью тушку. В нос
ударил запах крови и, как ни странно, перегара. Будто нечисть всю
ночь напролет бражничала.
Мне хватило
одного взгляда, чтобы понять, кто предо мной.
Я
возвратился обратно за куст к Верее и Коту, который ожидал моей
команды.
— Угары, —
шепнул я, наклоняясь к женщине поближе. — Твари ещё те, но для нас
не опасны.
Лобаста
хмуро покачала головой.
— Это те
самые негодяи, из-за которых селяне убили русалок, — она сердито
поджала губы. — Мои сёстры умерли в муках, а эти живут и веселятся.
Поди и рады, что переродились. Никаких хлопот.
Я кожей
ощутил, как вскипает её гнев. Женщина готова была голыми руками
разорвать угаров. Она уже дёрнулась в их сторону, но я удержал её
за плечо.
— Глупостей
не говори, дурёха, — процедил я. — Никто не заслуживает после
смерти сделаться нежитью. Тем более такой пакостной.
Она с
вызовом глянула на меня. В лазоревых очах блеснула ненависть.
Наверняка Верея понимала, что в обличье лобасты она была куда
отвратительнее даже этих угаров. И уж точно не добровольно получила
свою новую личину. Такая ладная девица, и такое страховидло после
гибели. Похоже, я ударил по больному. Да ещё и поставил её рядом с
теми, кто умел лишь пакостничать. С теми, из-за кого сгинули её
подруги.