Я кивнул. В Берёзовом обереги, идолы и
талисманы всюду натыканы. А тёмного колдовства и вправду столько
свершалось, что даже мне становилось не по себе.
На пороге старухиной избы я замер.
Прислушался. Но внутри было тихо. Ни шороха, ни вздоха.
Одна рука моя по привычке легла на
рукоять меча. Другой я распахнул дверь.
Сильно сказано, распахнул.
Не смазанные петли заскрипели протяжно
и громко. Словно бы старуха специально не ухаживала за ними, чтобы
всегда быть осведомлённой, ежели незваный гость
нагрянет.
В нос ударил запах старушечьего жилья.
Залежавшееся тряпьё, немытое тело и перепревшие травы мешались с
горьким привкусом железа, который осел на моём языке тотчас, как мы
вошли.
Что снаружи, то и внутри: бедное,
запущенное жилище одинокой женщины, сведущей в колдовстве, с яркими
новёхонькими подарками от селян. Пучки трав на крючьях по стенам.
Костяные и железные обереги, точь-в-точь как в селе на каждом углу.
Над низким входом — оленьи рога, все в паутине. А посреди избы —
засохшая, почерневшая кровь. Да так много, что коркой блестела на
скрипучих половицах.
— Кот? — я присел на корточки подле
спёкшейся лужи. — Что думаешь?
Мой друг нехотя переступил порог.
Шерсть на его спине стояла дыбом, усы топорщились, а жёлтые глаза
глядели сердито. Варгин приблизился к луже. Понюхал. Лизнул. Дёрнул
носом.
— Человечья, — он снова понюхал. — Но
сомневаюсь, что её убил упырь.
— След возьмёшь, ищейка моя верная? —
я выпрямился.
Варгин поднял на меня янтарные очи и
будто бы даже усмехнулся в свои кошачьи усы.
— Гав, — насмешливо вымолвил он. —
Возьму. Куда денусь?
Кот в последний раз понюхал залитый
кровью пол и с важным видом направился прочь из избы. Я поспешил за
ним.
Мы обогнули ведьмин домишко и
двинулись вдоль берега. Под ногами влажно пружинили кочки. Вода
здесь подступила совсем близко. Благо, идти оказалось
недалеко.
Варгин остановился возле участка
рыхлой земли, чуть прикрытой сверху пожухшим дёрном.
— Подле избы я видел лопату, — он
выразительно муркнул.
А я со вздохом пошёл назад. Ту лопату
я тоже видел.
Копать закончили в густеющих сумерках
под назойливое кваканье лягушек. Понятное дело, что в земле нашёлся
не клад, а завёрнутый в стёганое одеяло труп старухи. Уже весьма
прогнивший и раздутый от воды, пористый, изъеденный червями и
безглазый. Только варгин сказал точно: убил бабку Умилу не упырь.
Ей разбили голову чем-то тяжёлым, вроде топора или ледоруба. Удар
пришёлся со спины в самую маковку.