Потом Мучитель подошел к машине и позвал Одноклеточную. Похоже, что главное было сделано и появилось время для душевного разговора. Остальные пятеро пошли добивать лежащего.
– Ну как дела? – спросила Одноклеточная.
– Дела хорошо, женился.
– А что жена?
– Жена хорошая, любит меня сильно.
Они поговорили в том же духе еще несколько минут. Одноклеточная узнала, что жена восемью годами старше Мучителя; до самой своей свадьбы эта женщина была синим чулком, но не по призванию, а потому что была никому не нужна. Даже во время свадьбы она не совсем представляла, для чего выходят замуж. Бедняга, как она, наверное, мучилась в своей семье, если сбежала оттуда к Мучителю.
– Говоришь, сильно любит? – спросила Одноклеточная, чтобы что-нибудь спросить.
– Еще бы! Меня нельзя любить не сильно, – Мучитель раздулся от гордости, – ты же меня тоже сильно любила, помнишь?
– Да? – спросила Одноклеточная.
– Ну да.
– Да, – сказала она, – помню.
– Ну и дура тогда, – сказал Мучитель, – только все равно ты мне не нужна.
– Тогда я пойду? – спросила Одноклеточная.
– Иди, иди, – сказал Мучитель.
И она пошла. Около лежащего мужчины снег был красным, но уже чуть присыпанным сверху, будто мукой. Она дошла до конца переулка и только тогда обернулась. Машин не было.
«Буду называть его Мучителем, – продолжала писать она. – Сегодня я ему призналась в любви, хотя не люблю. Я никогда еще никому не признавалась в любви. И мне не было стыдно признаваться, только было стыдно потом. Он побил какого-то человека, а я стояла и смотрела. Про второе я не хотела писать, но напишу. Сегодня мне в двери ломился идиот. Сейчас он стоит на улице у дома. Наверное, простоит до самого утра. Не знаю, как я потом выйду. Пора спать.»
Но спать ей не хотелось. Она все вспоминала и вспоминала то чувство странной грусти, которое необъяснимо и неуместно посетило ее в тот момент, когда Мучитель нахамил ей. Что это было? Что это было? Она снимала слои воспоминаний, как реставратор снимает слои поздней бездарной краски, и наконец добралась.
Это случилось в первый раз – в самый первый день, когда она познакомилась с Мучителем.
Тогда они оба были совсем детьми.
Тогда они спускались по лестнице, и был оранжевый солнечный вечер. Так было, хотя этого не могло быть. Памятью разума Одноклеточная помнила, что то был обычный школьный день – день, а не вечер, – и вообще солнца не могло быть, потому что на школьной лестнице не было окон. Но какой-то другой памятью она помнила и широкое окно в стене, и оранжевый свет заката, и его слова, и свое молчание в ответ на его слова, и свои мысли в ответ на свое молчание. Она помнила, как это было – они спускались по школьной лестнице, и был оранжевый солнечный вечер. И тогда Мучитель сказал: