Взяв телефонную трубку, я позвонил в автомобильную команду штаба
и, назвав себя, спросил, кто у телефона. Услышав ответ -- дежурный
писарь, я привычным тоном, как всегда делал, сказал:
-- Передайте кому следует, чтобы завтра к 8 часам утра к моей
квартире был бы подан мой автомобиль, поездка дальняя, бензину
необходимо взять не менее 6 пудов, а также и запасные шины.
К своему удивлению, я услышал, как и раньше, обычное:
-- Слушаюсь, Господин Полковник.
Этот случай показал, что иногда крикливые постановления делались
командами только с целью создать шумиху и не прослыть отсталыми и,
как часто, воинские чины, услышав привычное и знакомое им
приказание, тут же забывали все ранее вынесенные резолюции и
привычно выполняли то, что делали раньше и к чему были
приучены.
Но все же, надо признаться, особой уверенности, что я завтра
получу свой автомобиль, конечно у меня не было, и я все время
томился мучительными сомнениями. В приготовлениях к отъезду и
прощании с друзьями, незаметно прошел день. Когда же все уже было
готово, мне стало как-то не по себе, сделалось ужасно грустно и не
хотелось покидать армию, с которой, проведя всю военную компанию, я
уже успел сродниться.
Невольно меня охватило жуткое чувство ужаса перед
неизвестностью, стало страшно отрываться от насиженного места и
одному пускаться в трудный путь, полный опасности, неожиданности и
препятствий. Мне понадобилось огромное усилие воли, чтобы совладать
с собой и побороть колебания. Вся ночь прошла без сна, в анализе и
оценке этих, неожиданно нахлынувших переживаний. Около 8 часов утра
мои грустные размышления были прерваны шумом мотора автомобиля,
подкатившего к дому. Сомнения рассеялись, отступления быть не
могло, надо было садиться в машину и ехать.
Наступил последний момент трогательного прощания с моим верным и
преданным вестовым, Лейб-Гвардии Павловского полка, Петром
Майровским, состоявшим при мне еще в мирное время. Он не мог
сдержать горьких слез и плакал при расставании, как ребенок. На его
попечение я оставлял все свои вещи и коня, а конного вестового А.
Зязина, столь же мне преданного, брал с собой, в виде телохранителя
до Киева, намереваясь оттуда отпустить его в Петроградскую
губернию, где у него была семья.
Наконец, все было готово, и мы двинулись в путь. С чувством
тяжелой грусти, я навсегда оставлял родную мне армию, сердце
болезненно сжалось при мысли, что никогда уже не придется увидеть
ее, как некогда мощную, гордую, в полном блеске ее славы одержанных
побед. В голове, одна за другой мелькали картины славного прошлого,
свидетельствовавшие о бесконечно дорогом, светлом, и несравненно
лучшем, чем была наполнена горькая действительность. Автомобиль
быстро нес меня в неизвестность, где меня ждали приключения, или
подвиги, или авантюры, неведомое будущее скрывалось непроницаемой
завесой.