Йева
вздохнула, продолжила:
— У
вампиров острые зубы не сразу появляются. Сначала удлиняются клыки,
а потом, к семи или восьми годам уже и другие зубы становятся
заостренными и загибаются внутрь. Так что, увидев у нас во рту
почти обычные зубы, поборники, видимо, решили, что мы люди. Думали,
что мы лишь через время обратимся в демонов, как наши родители.
Поэтому они решили провести обряд очищения огнем, который состоял в
том, чтобы... — Йева замолчала, и лишь чуть успокоившись,
продолжила, — чтобы выжечь один глаз, отрезать одну руку и ногу. По
мнению этих изуверов, это помогает демоническим сущностям выйти из
тела.
— Они
начали с Лео? — понял Уильям.
— Да,
представь, трехлетний ребенок, его окружают, накаливают прут и...
Леонард все запомнил, он в деталях описывал, как был одет отец, как
выглядел пытавший его поборник. Они успели выжечь ему глаз, а потом
появился граф. Он как раз возвращался из Филонеллона от своего
друга, Бардена Тихого, который тоже является старейшиной. Увидев
то, что творится, он приказал гвардейцам перебить поборников Ямеса,
а потом помог Леонарду, посадил нас на коней и отвез в Брасо-Дэнто.
Такое вот дело, что я совсем не запомнила, как убили родителей, но
зато ясно помню, как граф посадил меня впереди себя. Гриву помню.
Он любит вороных, поэтому и та была черная, блестящая, украшенная
вороньими перьями. Я тогда хваталась то за нее, то за поводья,
пыталась их дергать. А граф ласково отчитывал меня, по волосам
гладил. У него тогда перчатки были новые, кожаные, помню, как пах
этой кожей... и лошадьми, — и Йева тепло улыбнулась.
— Я
понимаю, что они пытались убить демонов, — ужаснулся Уилл. — Но
калечить детей?
— Это же
фанатики... После этого отец изгнал их всех из Солрага, разрешив
лишь традиционное поклонение. Так что выходит, что граф спас наши
жизни...
— Ясно, —
Уильям шел, склонив голову. — А я думаю о том, что буду делать
после суда. Если все пройдет хорошо, то попробую устроиться в
городе хоть кем-нибудь.
Йева
грустно вздохнула. Взяв его покрепче под локоть, она прижалась
сильнее. На улице свистел холодный ветер, и ей стало мерзло. А
может быть мерзло было и от душевных волнений, от той
несправедливости, что сейчас вершилась в ее семье.
— Знаешь, у
нас в донжоне слуг немного, но ради тебя отец... он... наверное,
сделает исключение. И если устроишься в замок, тогда мы будем чаще
видеться... — она отвернулась и учащенно заморгала, пытаясь
успокоиться.