Густые придорожные заросли хорошо скрывали
Линдара. Едва дорога опустела, мужчина бесшумно выскользнул из
своего укрытия, стряхивая листву с коричневой охотничьей куртки.
Свой арбалет он по-прежнему держал наготове.
«Ну
иди, храбрец, раз уж решил осмотреться», — подстегнул себя
оборотень и нехотя двинулся к страшным памятникам чьей-то
безграничной власти... и столь же безграничной
жестокости.
В воздухе жужжали и вычерчивали
причудливые фигуры мухи-падальщицы, радуясь жуткому пиру. Несколько
позорных столбов высилось вдоль дороги, и к ним были прикованы
останки, сейчас почти потерявшие всякое сходство с живыми людьми,
которыми когда-то являлись. Под каждым была прибита медная табличка
с именем и местом рождения — точно издёвка над традицией ставить
могильный камень у изголовья.
Черноволосая женщина, наверное, умерла совсем
недавно. Её остекленевшие светло-серые глаза, устремлённые в небо,
всё ещё ярко хранили в себе муку и страх, и отчаяние
несправедливости, а лицо, которое смерть ещё не успела успокоить,
было искажено неимоверной болью. И лицо было единственным, что
осталось нетронутым. Нагое тело, накрепко прикованное к столбу,
было вскрыто, но очень умело, так что смерть не наступила
мгновенно. Внутренности, переплетаясь с нетронутыми
пронзительно-белыми на фоне багровой плоти рёбрами, так же как
будто приматывали несчастную к её столбу.
Другой казнённый, изуродованный настолько,
что не представлялось возможным даже определить его пол, был лишён
конечностей. Два выломанных из его развороченной грудной клетки
ребра крест-накрест были вонзены ему в горло. Отрубленные руки и
ноги были аккуратно сложены здесь же, под столбом.
Плоть третьего была даже не обожжена, но
словно оплавлена, так что его лицо почти слилось с грудью.
Застывшие кровавые «слёзы» прочерчивали себе путь из вычищенных
глазниц, а рассечённый до висков рот был разверзнут в безмолвном
крике.
Отсечённая кисть четвёртого намертво сжимала
сердце в его же груди, с которой почти полностью была снята
плоть.
Пятый...
Линдар тряхнул головой и инстинктивно стиснул
арбалет так, что руку почти свело. Какофония из запахов крови,
разложения, обгоревшей плоти и человеческих экскрементов
ввинчивалась в его сознание. Он, конечно, успел повидать всякое, но
перед этим зрелищем отступал и его опыт, и его воображение. «Верно
ведь нам говорили — не стоит соваться в Энферию, — мрачно подумал
оборотень. — Правитель и его жрецы, похоже, действенно справляются
с бунтом... Как бы не попасть между молотом и
наковальней».