Сметя перчаткой ледяной пух с «моей» скамьи под кустом
коченеющей сирени, я уселся, поправляя шарф. Новый год притек из
будущего, приблизился вплотную, не замеченный за суетой будней,
задышал мандаринами и хвоей.
Взгляд мой скользил по этажам, высматривая чужую жизнь. За
окнами сверкали игрушки на елках, а на балконах мерзли пельмени,
выставленные на разделочных досках, да куриные тушки, обвисшие в
авоськах. Канун!
Ворохнулась чья-то узкая балконная дверь, и наружу выглянул
мужик в майке, в трикушнике, но с наброшенным на плечи полушубком.
Заклацали пустые банки, зашуршала бумага, а бубнивший до этого
голос диктора прорезался четко и ясно:
- Московский телевизионный завод «Рубин» наладил серийный выпуск
цветных телевизоров высокой четкости и насыщенной цветопередачи.
Добиться небывалой яркости «картинки» помогла так называемая
«апертурная решетка». Сыграла свою роль и улучшенная лучевая
«пушка» со специальной системой линз. Как нам сообщили
представители завода, телевизоры «Рубин-Нео» поступят в продажу уже
в первом квартале нового года.
- Новости автопрома. Специалисты «КамАЗа»… – принял эстафету
музыкальный женский голос, но дослушать, чего там намудрили в
Набережных Челнах, мне не дали – продрогший жилец спешно юркнул в
тепло, плотно затворив двери.
Выдохнув, я глубокомысленно проследил за тем, как тает в воздухе
белесый клуб пара, и откинулся на ребристую спинку скамьи.
Уставился в темное небо, подпаленное городскими огнями. Звезды
скорее угадывались в заоблачной черноте, чем виднелись – окна
укутывали двор уютным жилым полусветом, пропуская игольчатые
высверки с наряженных елок.
- Всё свое хозяйство отморозишь… - упал с небес ворчливый Ритин
голос, оглушая и выбивая из реала. – Подвинься.
Не веря, я оглядел девушку. Она стояла совсем рядом, кутаясь в
дубленку. Черные глаза смутно темнели под капюшоном, а губы
вздрагивали, словно не решаясь изогнуться в улыбке.
Поспешно сдвинувшись, я, затаив дыхание, наблюдал за явленным
мне чудом – Рита изящно приседала рядом, подбирая меховые полы.
- Марик… - сипло выдавило пережатое горло.
- Что, изменщик? – девичьи губы наметили улыбку.
Напряжение, что буйствовало во мне, до звона натягивая нервы и
жилы, внезапно унялось, спадая. Как будто внутренний стальной
стержень, державший мою натуру, вдруг обратился в вялую размякшую
свечку. Потрясение было настолько велико и нестерпимо, что и дом, и
двор задрожали, кривясь и шатаясь, расплылись в горючей влаге.