Двухэтажное кирпичное здание администрации с унылой шиферной крышей и в самом деле оказалось неподалёку от дома. В тёмном коридоре по счастливой случайности я сразу наткнулась на Егора Евсеевича, у которого по наставлению тёти Вали мне следовало получить необходимые инструкции. То, что этот гладко выбритый худощавый мужчина пенсионного возраста одет в тёмно-синий рабочий халат, подтвердило мои худшие предположения относительно характера работы.
— Мариночка! Рад видеть. Выглядишь, как восставшая из ада.
— Спасибо, — сказала я, не зная, как реагировать на фразу, комплиментом не являвшуюся. — Мама — ну не называть же её прилюдно тётей Валей — сказала, вы покажете мне мой кабинет. Я просто ничего не помню.
— Ай, какой кабинет? — добродушно рассмеялся мужчина. — Ты же навроде начальника здесь. В твоём полном распоряжении два этажа, — он поднял указательный палец вверх и уточнил: — Правда, после того как все уйдут. После пяти часов. У нас редко кто задерживается после окончания рабочего дня. А это твои личные апартаменты, — он подвёл меня к неприметной двери под лестницей, за которой оказалась каморка с инвентарём. — Принимай! Всё в лучших традициях профессии.
И точно. Гнутое ведро, деревянная швабра, большая драная тряпка и тёмно-синий халат.
Егор Евсеевич достал из кармана смятый тетрадный листок и огрызок карандаша и нацарапал, какие кабинеты можно мыть, не дожидаясь ухода работников, а какие только после того, как их покинут. Протянул мне листок и сокрушённо развёл руками:
— Перчаток резиновых только нет, последние порвались. Ты уж сама купи, а то не допросишься у них. В бюджете не заложено.
Если бы не стыд и чувство неловкости, всё было бы не настолько плохо. Вымыл полы, закрыл кабинеты, сдал ключи на вахту и свободен. Но при встрече с работниками администрации я не знала, куда деваться: прятала глаза ото всех, еле слышно здоровалась и мямлила в ответ на вопросы и вообще была бы рада превратиться в невидимку. Только когда все разошлись домой, я вздохнула свободно.
К концу моей каторги с непривычки тянуло спину и немели руки. Максим мог радоваться, жизнь действительно заиграла новыми красками. В палитру добавились усталость и унижение. Конечно, любой труд достоин уважения, вот только чувствовала я себя премерзко. Благо, осталась всего пара кабинетов, и можно собираться домой.