— Много ты понимаешь! — с высокомерными нотками в голосе ответил
ему парень, — при ванакте Агамемноне как раз всё и порушилось. И
мор с засухой были. Вот мой дед так рассказывал. Никудышний из
Агамемнона был ванакт, говорил. А мой дед был писцом в Пилосе,
большим человеком, важным! Он записывал урожай на табличках. Так
урожай тогда был плохой, дед рассказывал, что и записать-то нечего.
А как пришли «голодные», так деду бежать пришлось. И дворец сгорел.
А ты говоришь, «безобразиев не допустил бы».
— А какие они были, «голодные» эти? — спросил у него третий,
рыжий, который до сих пор медленно жевал кусочек вяленой свинины, —
сколько поминают их, а никто толком объяснить не может. Дед тебе
рассказывал?
— Нет, он когда доходил до них, сразу трястись и заикаться
начинал.
— От чего трястись-то? От страха что ли?
— Не знаю. От злости может. Говорил мне — когда вырастешь,
расскажу и про них. Но не успел, помер раньше.
— Да я не про этого толкую, при котором разбойные пришли, —
заявил плешивый, — я про другого Агамемнона, который настоящий
ванакт.
— А разве был другой? — не унимался щербатый парень, — я одного
Агамемнона знаю, который Атрея сын. Это он на Трою ходил, а потом,
значит, в конце и «голодные» появились, сыны Губителя.
— Нет, я совсем про другого ванакта. Вроде дед он был твоего
Агамемнона, точно не знаю, но он самый настоящий великий правитель,
не то, что эти.
Он махнул рукой в ту сторону, где далеко за холмами находилась
главная деревня в округе, где и жил тот самый ненавистный корет,
сельский старейшина. Любитель пользоваться чужим добром, пожиратель
дармовой баранины.
— Нет, ты что-то путаешь, — продолжал парень, — дед у того
правда великий человек был, только звали его не Агамемнон.
— А как?
— Не знаю, вот дед у меня всех ванактов и басилеев знал. Но он
грамотный был, а я нет. Знаю только, что при Агамемноне мне бы жить
не хотелось. Засуха, разбойники. Нет, сейчас лучше.
Потом он повернулся к страннику и спросил у него:
— Скажи нам, добрый человек. Ты же в разных краях побывал. Туда
тоже разбойные добрались, что наши земли во дни деда моего
опустошали?
— Это какие разбойные?
Голос у старика оказался на удивление сильным, глубоким,
проникающим в само сердце.
— Люди их «голодными» прозвали, потому как жадные они до чужого
добра были, — объяснил многосведущий, хоть и неграмотный щербатый,
— скот угоняли, жён насиловали, а мужей резали направо и
налево.