— Проклятых? — я вспомнила, что няня так называла сына графа Боннта, но никак не могла связать с этим словом человека, сидевшего передо мной. — О чём ты?
— Слышала, что у меня были братья?
— Один. Да. Его граф передал в обмен на меня.
Рэймон рассмеялся, взъерошив волосы:
— Так вот в чём дело! А я-то гадал, куда исчезла матушкина беременность!
Этот ли смех, или моё внимательное молчание спровоцировали рассказ. То, что я услышала, не умещалось в голове. О сделке между графом и моими родителями виконт слышал впервые. Он говорил о других братьях. Мальчики рождались в семье Боннтов несколько раз, но не доживали до года. Историю «проклятья» виконт знал с чужих слов. Сам он не помнил, как пятилетним произнёс у кроватки с младенцем ставшую роковой фразу.
«Он умрёт!» — сказал малыш, разглядывая братишку. Испуганная мать сразу же выставила первенца за дверь, но не смогла забыть его невольного пророчества. Младшему брату едва исполнилось семь месяцев, когда он перестал дышать во сне. Остальных от Рэя прятали. Это не помогало. Дольше всех прожил последний — вернее, тот, кого виконт считал последним — одиннадцать с половиной месяцев.
— Мать, похоже, свихнулась, пережив пять смертей, вот и согласилась отдать герцогу ребёнка. Надеялась, что вдали от меня он выживет. — Губы Рэя дрогнули в горькой усмешке.
— Но… — я пыталась подобрать слова, получилось это не сразу, — …ты сказал, что проклят. Это не так. Ты — единственный, кто выжил. Разве это не благословение?
— Благословение? — крикнул виконт, заставив меня вздрогнуть. — Ненависть близких, посчитавших меня виновным в гибели братьев, можно считать благословением?
Некоторое время мы молчали. Я кусала губы, чтобы не расплакаться, Рэймон смотрел на носки моих туфель, я так и ушла в своих любимых — домашних. Наконец, он взглянул на меня и сказал:
— То ли он проклял, то ли его прокляли. В любом случае, это лишает человека привлекательности.
— Но ведь… ты — единственный сын, ты — жив. Неужели граф и графиня не ценят этого?
— Мёртвых любить проще.
Не стала спорить, хотя не могла согласиться с этим заявлением. Я, конечно, продолжаю любить родителей и сестёр и сейчас, но раньше чувства к ним были ярче, радостней, полнее. Теперь примешалась горечь вины. Пусть неявной, но такой безнадёжной вины за то, что оставила их в трагическую минуту.