Разговоры пошли. Весь город меня
грязью поливал, но и ему, дьяволу этому, доставалось. Он подал
прошение о переводе и уехал. Спасибо хоть на этом. Я оправилась
потом, да только жених мой, прознав о позоре, думать забыл о
свадьбе и со отцом моим торговать перестал. Люди поутихли, даже
здороваться снова начали. Одно только осталось – раньше за мной
парни ходили, а с тех пор как ветром сдуло. Никто не хочет
порченную да гулящую в жены брать. Родители говорят своим детям не
водиться со мной, жены боятся, когда их мужья заходят в лавку к
моему отцу. Я теперь для них потаскуха, а я в то время – стыдно
сказать – даже до сих пор и не знаю, каково это, с мужчиной-то,
если он не зверь, если по любви…
Вы, ваше благородие, спросили меня, к
чему это я пиршество собрала? Так у меня праздник, по случаю
сегодняшнего утра. Когда Краузе начал на меня орать, а вы ему
замолчать велели… - Юнна едва могла говорить от дрожи в голосе, -
Это впервые за десять лет, когда меня кто-то защитил. И мне так
горько стало: почему тогда не нашлось никого подобного? Почему его
никто не наказал за меня? Почему ему все сошло с рук? Знаете,
сейчас я бы его сама за себя убила, но я и этого не могу – он умер.
Как будто благородный человек. В белой постели, в окружении
близких… Почему оно так, ваше благородие? Оно ведь так быть не
должно…
Кончив свой рассказ, Юнна
почувствовала, как к ее руке, замершей на пустом стакане,
прикоснулась горячая ладонь Фреда. Подняв глаза со стола, куда она
стыдливо смотрела на протяжении всего монолога, она увидела, что
щеки квартиранта все мокрые от слез.
Фред уже давно не питал сказочных
иллюзий об окружающем мире. Он знал, как жестока жизнь, какими
страшными и безжалостными бывают люди, до какого уродства может
дойти человек от власти и безнаказанности, но встретив это воочию,
он пришел в ужас. Впервые в жизни Фред прикоснулся к боли, к
притеснению и унижению. Вот они – пульсируют в жилах огрубевшей от
работы женской ручки. Это не смыть. От этого не излечиться.
Единственное, что было в его силах – не допустить, чтобы подобное
случилось с кем-то еще.
- Я клянусь вам, фройляйн Юнна, -
сдавленно шептал Гриндор, - Клянусь своей жизнью и всем, что мне
дорого – я отомщу за вас и таких же как вы. Я отомщу за униженный и
растоптанный народ, за женщин и мужчин, за стариков и детей, за
живых и мертвых. Но я один не справлюсь. Нужно, чтобы все мы встали
и остановили это зло. Только если нас будет много и все как один,
мы возьмем этот уродливый мир, поднимем и перевернем с ног на
голову. Вся беззаконная, жадная, жестокая и наглая дрянь будет
закопана под землю, а мы с вами… мы с вами на этой земле еще
станцуем! Мы с вами будем строить Новый мир, где все люди братья,
где нет господ и рабов. Мы убьем королей, государей и царей. Мы
будем править собой сами!