Вместе, даже
после всего того, что ты сделал….
- Не лукавьте, Анастасия Павловна, -
оборвал он, - Сами знаете, как бы все было. Вы бы сбежали с
ребенком при первой возможности, и это бы обернулось бедой для
Коронии. Я поступил единственно верно – вашу дочь нужно было с вами
разлучить.
- Бедой для Коронии? Хорошо, что это
обернулось бедой для одной меня!
- Вы как всегда эгоистичны и
поверхностны – говорите о вещах национального значения, будто о
каких-то пустяках. Корония – это пятьдесят миллионов человек, с
которыми у вас один язык, одно понятие о жизни, одна кровь.
- Странная у тебя философия, папа. Ты
всегда думаешь о людях и никогда – о человеке.
Государь обреченно вздохнул. Они
говорили на разных языках. Как всегда.
- Я всегда думал о вашем благе, но вы
всякую мою заботу систематически отвергали, и делаете это снова. Я
не допущу вашего развода с князем, потому что забочусь именно о
ваших чувствах. Кто как не Александр понимает ваше горе? Кто как не
он поможет вам пережить его, скоротать одиночество? Не понимаю, за
что вы его ненавидите. У вас есть повод ненавидеть врачей, которые
не спасли Константина, но причем тут Разумов?
- Он позволил тебе отобрать Костю.
Если бы мой мальчик жил со мной, его бы не постигла эта болезнь. Я
ненавижу Разумова за эту его слабость.
Павел Николаевич встал из-за стола и
прошелся по комнате, сжимая в руке золотую трость. Светлые
седоватые усы дрогнули от иронической улыбки.
- Если так, то насколько же сильно
тогда вы ненавидите меня?
Анастасия ничего не ответила. Она
будто взглянула на эту сцену со стороны. Перед ней стоял старик,
потерявший все: хромой, одинокий, несущий на плечах непосильный
груз судеб пятидесяти миллионов человек, сломленный, но при этом
все равно имеющий силы на презрение, на злую иронию. Если раньше
Анастасия и находила в нем что-то человеческое, теперь этого не
было. Оно умерло вместе с Костей. Что-то в сердце кольнуло так
сильно, что снова покатились слезы. Анастасия встала и обняла отца,
прижавшись щекой к его сутуловатой спине.
- Я ненавижу тебя больше, чем ты
можешь себе представить, папа.
Он не ответил. Анастасия резко
отпрянула, будто обожглась чем-то горячим, или скорее холодным.
Непослушными руками она собрала принесенные документы и ушла.
Павел Николаевич снова сел за стол и
позвонил в колокольчик. Он почувствовал себя в высшей степени
уставшим. Необходимо было взбодриться. На звук колокольчика пришел
секретарь Киселев.