Сам Виллеру не имел абсолютно никаких политических пристрастий; ему нравилась военная служба, сражаться он умел хорошо, армией командовали герцог Энгиенский и виконт де Тюренн, два одаренных Богом полководца, – и этого Теодору хватало. Игры вокруг престолов не касаются солдата.
Виллеру со вздохом отошел от окна, затекшая правая нога отозвалась тянущей болью – еще одна рана, еще одна причина отставки… Почетная пенсия – об этом многие даже не мечтают. Но Теодор чувствовал, что с удовольствием променял бы и пенсию, и почет на несколько дней на эльзасской границе и героическую гибель в бою.
Предаваться печали солдату не положено.
Теодор лег в остывшую постель и долго лежал без сна, глядя в темноту. Слова молитвы тихим шепотом слетали с губ.
Отче наш, сущий на небесах! Да святится имя твое…
Утром он заказал себе ванну; в Париже это стоило очень дорого, но даже за такие непомерные деньги Теодору налили еле теплой мутноватой воды в большую лохань, а взяли, как за благоуханное омовение в серебряной ванне. Виллеру ополоснулся и облачился в строгий черный костюм, лишь скромно украшенный псевдосеребряным шитьем. Будучи в армии, Теодор не особенно заботился о своем гардеробе, так что, покинув фронт, с удивлением обнаружил, что одежда его поизносилась и давным-давно вышла из моды. Именно поэтому Виллеру заехал в Париж по пути домой, зашел к портному и, заплатив мерзавцу двойную цену (что сильно уменьшило сумму, полученную от герцога Энгиенского), через пару дней стал обладателем гардероба, приличествующего небогатому дворянину. «Нельзя приехать домой в обносках, – нашептывала гордыня, – нельзя признавать поражение».
Шпагу Виллеру прицепил справа; еще недавно это доставляло ему кучу проблем, но теперь он уже привык. Теодор нахлобучил шляпу с белыми перьями и, прихрамывая, вышел из комнаты.
Как ни странно, конь оказался вычищен, накормлен и оседлан. Теодор с некоторым уважением посмотрел на ленивую физиономию конюха, которого вчера заподозрил в халатном отношении к своим обязанностям, и вознаградил его усилия мелкой монетой. Застоявшийся Фернан, конь Теодора, приветствовал хозяина коротким радостным ржанием. Фернан привык к простору, и здесь, в вонючей парижской круговерти, ему явно было не по себе.
– Терпи, – посоветовал ему Виллеру, выводя коня на грязную улицу. Теодор поспешно сел верхом, чтобы как можно меньше запачкать сапоги и одежду.