А за волшебным окном колосилась
пшеница мне по грудь, расцвеченная затесавшимися среди колосьев
фиолетовыми вьюнками и голубыми колокольчиками. В розовом и красном
сиянии из-за пшеничного поля поднималось солнце, и лучи его
пробивались через утреннюю дымку, освещая мое лицо. Вдалеке
виднелся какой-то лес. Слева вставали горы – судя по характерным
красным склонам, пограничные Милокарде́ры, которые находились
больше чем в тысяче километров от Иоаннесбурга.
– О боги, – прошептала я,
потрясенная. Я была права – в таком доме мне вряд ли еще придется
побывать. Рука сама потянулась к едва различимой двери в прозрачной
стене.
Я вышла из дома. Прямо от двери через
поле уходила узкая тропинка. Было уже жарко, как и всегда на юге.
Пели полевые птицы, вьющие гнезда прямо в пшенице. Стрекотали
цикады. Мир был полон покоя и счастья.
Я не собиралась уходить далеко от
дома, но тут вдруг побежала навстречу солнцу, крича от восторга,
чувствуя, как давно забытое и зарубцевавшееся раскрывается новой
надеждой, будто я сейчас смогу взлететь, полная этого чувства. Но
не смогла – упала. И впервые за последние годы заплакала. Слезы
пошли тяжелые, густые, будто из души изливался гной, прятавшийся
все это время под старой раной; они липкими каплями падали на
одежду, протекали сквозь пальцы, прижатые к лицу, и никак не хотели
останавливаться. Я лежала, скорчившись на боку, в одной майке и
трусиках, посреди прекрасного, освещенного восходящим солнцем поля
и тихонько, но безудержно выла, чувствуя, как судорожно царапает
горло, как что-то сжимает сердце, как подкатывает к горлу тошнота,
будто слез не хватало, чтобы извергнуть из себя все
накопившееся.
Так я лежала достаточно долго, пока
не кончились слезы. А с ними – и мое самоуважение. Семь лет я
клялась себе, что не пророню ни слезинки после того, что случилось.
Надо было быть сильной ради отца, ради сестер. И вот, хватило
нескольких часов привета из прошлого, чтобы я расклеилась, а то,
что так хорошо держалось внутри, вышло наружу.
– Простудитесь.
Нет, только не это.
Не глядя на него, я встала и пошла к
дому. Он хромал следом.
Здесь, в южных полях, дом был
одноэтажным, с полностью стеклянной стеной. Судя по отдернутым
шторам в соседней комнате, этой ночью мы были соседями.
Перед входом я обернулась и
постаралась, чтобы мой голос звучал уверенно. Насколько вообще
может звучать уверенно голос девушки, одетой в тапочки, майку и
трусики, измазанной с одного бока землей, с опухшим лицом и
красными глазами.